— Я умоюсь? — спросил я, почувствовав себя совершенно неловко.
Маша безразлично кивнула в сторону ванной, предоставив мне возможность смыть со своего лица лесной макияж. Хорошо, что в лесу я всё же умылся, смыв основной слой пыли — но холодной, речной водой, без мыла, не смоешь въевшуюся в поры, и пропитавшуюся потом и спреями от комаров, пыль. Умывшись с душистым мылом, я придирчиво оглядел своё преобразившееся лицо через зеркало. Мешки под глазами и недельная щетина свидетельствовали о сильной усталости, которую я должен был сейчас испытывать. Но с Машей я обо всём забыл! — забыл о поплывшем потолке в своей ванной, забыл о не разобранном рюкзаке, таком же пыльном, как и я сам. Забыл об усталости, и подкашивающихся ногах; о предвкушении горячего душа и мягкой кровати, заблаговременно застеленной чистым, пахнущим свежестью, бельём. Забыл обо всём, что должно было меня сейчас тревожить. Ещё раз посмотрел на себя в зеркало, вернулся на кухню, где обнаружил на столе наполненные рубиновым вином бокалы. Маша доброжелательно улыбалась.
— Может, — неуверенно процедил я, — Мне сходить домой, помыться? А то видок у меня…
Она усмехнулась:
— Садись лучше! Помыться успеешь! Давай лучше выпьем с тобой, Андрей, за наше знакомство!
Я сел, огляделся вокруг. Кухня у Маши сияла чистотой — она была хорошей хозяйкой. Мы долго сидели, много шутили. В жизни редко случается встретить человека, с которым можно легко разговаривать на любые темы, а ещё реже — встретить в лице этого человека девушку. С Машей не приходилось думать, о чём говорить дальше, исчерпав очередную тему. Разговор тёк искрящимся на солнце горным ручьём, звонко переливающимся среди словесных камней её бархатным голосом. Время пролетело мгновенно — за окном уже было темно, вино кончилось, и мы решили идти за второй бутылкой в ночной магазин. Вышли за дверь, она закрывала ключом замок своей квартиры, продолжая рассказывать какую-то забавную историю про свою подругу. Мы вышли в подъезд, который сразу же наполнился её весёлым смехом. По дороге к магазину нам не встретилось ни одного человека — это было странно, ведь в нашем районе в это время людей на улице едва ли не больше, чем днём!
Казалось, что город подарил двум молодым людям этот вечер, все свои улицы, все свои фонари, которые сейчас работали только для двоих — город подарил им себя, отдав всё, что имел.
Мы шли по пустынной, жёлтой в свете фонарей, улице. Из одного кармана моей куртки торчало стеклянное горлышко тёмной, запечатанной бутылки; из другого — сложенные одноразовые стаканчики. Маша вновь мне что-то рассказывала — казалось, что это девушка приехала с необитаемого острова, на котором не было ни одной живой души, — и ей было просто не с кем поделиться пережитыми чувствами. Будто бы долгое время она держала эти слова в своей душе, и сейчас, она выпускала на волю заточённые в душе эмоции, чувства и переживания. Тишину ночного города нарушил звук надсадно работающего двигателя, шуршащих по асфальту щёток и шелест водяных струй: озаряя спящие у обочин машины жёлтыми вспышками света, ехала поливальная машина. Девушка, увидев приближающуюся «полотрётку», завизжала — её весёлый, бесшабашный крик поглотил нарастающий звук приближающейся спецтехники. Маша буквально запрыгнула на меня, пытаясь спрятаться за моей спиной от надвигающейся опасности. «Полотёрка» поравнялась с нами, и нас обоих обдало холодными струями технической воды. Мы смеялись, нам было хорошо. Обняв девушку за талию, я развернулся вместе с ней под этими холодными, и такими тёплыми брызгами, — будто бы старался сделать так, чтобы на наших одеждах не осталось ни одного сухого места. Спецтехника проехала дальше, шум трущихся об асфальт щёток, постепенно стихал. Я смотрел на Машу — на её довольное, улыбающееся лицо, покрытое маленькими капельками воды. Мы приблизились друг к другу, окружающий нас мир перестал существовать — мы перешли в другое измерение, где не было посторонних звуков, тревог, чужих правил, глупых мыслей, и прочих оков, мешающих делать то, что хочется. Мы абстрагировались от реальности, от города, от всего — и сейчас мы были в своём мире, в котором нет места больше никому. Город не прощает пренебреженья к себе — тишину пронзил едкий звук милицейской сирены, который прозвучал как раз в тот момент, когда её губы были настолько близки, что я почувствовал тепло, которое они излучают. Маша стала серьёзной, попыталась высвободиться из моих объятий, и я разжал обхватившие её горячее тело руки. Она чуть отстранилась от меня, казалось, будто бы погрузившись в какие-то свои тревожные мысли. Машина полиции проехала мимо.