…Старший лейтенант Яков Джугашвили, командир 6-й артбатареи 14-го гаубичного полка, занял позицию в одиннадцати километрах от Лиозно.
– Т-тов-в-варищ с-ст-т-тарший л-л-лейт-тенант! – прокричал Николай Шорин. – Н-н-немцы!
– Вижу, – процедил комбатр, вдавливая ладони в свежевырытый бруствер.
Сырая земля, в нитках подрезанных корешков, пахла грибами. Полусогнутые фигуры в серо-зеленом шастали вдалеке. После нескольких выстрелов пропали. Шмелями зажжужали пули.
– Батарея! Оружие к бою! Разведчикам – вперед, связистам – назад. Огневые взводы занимают оборону. Первый огневой взвод – вправо, второй – влево. Огонь! Цели по выбору!
Гитлеровцы укрылись в кустах. Не приближаясь к линии окопов, строчили из пулемета. Трещали, ударяясь о ветки, разрывные пули. Вражеская артиллерия усилила обстрел – гитлеровцы снарядов не жалели. Земля под ногами заходила ходуном. Вой, свист, скрежет, лязг гром…
Оглушенный Яков стоял в окопе, а на голову падали комья земли, камни, щепки. А потом налетел целый косяк «Юнкерсов» и принялся бомбить. Тонны и тонны земли вздыбливались и опадали, от дыма и пыли стало темно. Жаркий смрад перехватывал дыхание. «Лаптежники» пикировали с завыванием чуть ли не до самой земли. Бомбы ухали в топкую почву, и столбы торфяной жижи вздымались выше сосен. А когда поднятая взрывом слякоть обрушивалась на землю, то деревья, орудия, красноармейцы покрывались черной жирной пленкой, словно их в мазут окунали. И вдруг все стихло – это было как удар.
Сквозь нерассеявшуюся желто-черную мглу Джугашвили увидел немцев. В полный рост, без единого выстрела шли на батарею шеренги солдат в мышиного цвета мундирах, а на флангах ползли танки.
– Иван, сдавайс! Рус капут! – вопили фрицы. – Давай плен!
– Ага… Ща-аз!
Артиллерийский мастер Голованов, прозванный за сметку Голованычем, уминал осыпавшуюся с окопа землю, чтобы тверже была опора под ногами, удобнее укладывал под рукой гранаты.
Прочистив горло, старлей скомандовал:
– Без команды не стрелять! Прицел четыре. Целиться в грудь. Стрелять по танкам, бить в смотровые щели. Гранаты бросать только под гусеницы. По танкам – огонь!
Стиснув зубы, как заведенные, работали наводчики, заряжающие, подносчики. Автоматные очереди немцев барабанили по орудийным щитам. 76-миллиметровые противотанковые пушки конструкции Грабина оказались «сильнодействующим средством» – немецкая броня их снаряды не переваривала. Наползавший танк словил «гостинец» – распустилась гусеница. А «тройка» развернула башню, блеснуло пламя, и Джугашвили едва успел спрятать голову. Снаряд разворотил бруствер, батарейцев осыпало песком. Легкие раздирало от едкого дыма. Но едва чад отнесло ветром, орудие Сашки Рамзаева снова пальнуло, пробивая танку бензобак. «Тройка» задымила, а два удара сердца спустя в ней стали глухо рваться снаряды. Орудие Гильбурда било осколочными во фланг противнику. Лязгали затворы, звенели досылаемые снаряды.