Данченко остался внизу.
— Левее. Левее. Вира. Снова левее. Видно чего?
— Нет.
— Тогда назад. Новый заход.
Ни вторая, ни третья попытка результатов не дали.
Ерген с тихими матюгами свернул рулетку, сунул её в руки растерявшемуся Кролину. Отбежал чуть вниз и попробовал в четвёртый раз.
Чуть не доходя до следов от покрышек — протекторы чётко отпечатались на весенней травке — он исчез.
Секунду спустя вернулся — пятился, стараясь не оступиться.
— Порядок! — закричал снизу Стецев.
— Негабаритный предмет? — Кролин развёл руки, дескать, широко слишком, не лезет.
— Пробуем вдоль, — Ерген сообразил, что там, внутри, машины у них ни разу не глохли. А если придется на тросе тащить?
Выяснилось, что трос тут будет плохой идеей. Всё, что имело размеры более шести метров — хотя бы в длину — закрывало проход.
— Мухтар ещё когда про порог массы говорил… — Стецев своей «граблей» чесал затылок.
— Шар массы не имеет — если мы туда впятером да на четырех машинах проезжали, значит, втроем точно проедем. Шабаш наукой заниматься, мужики, нам сколько часов горбатится, — Кролин пошевелил пальцами, изображая подсчет купюр.
— Шабаш, — согласился Стецев. — Грузимся и вперёд.
Машины одна за другой прошли портал, и Данченко, который караулил на соседней сопке, увидел «стандартный» эффект исчезновения.
Внутри тоже была степь. Та же ранняя весна, только оттаявшая, ещё мертвая земля, то же утро, и жухлая прошлогодняя трава под колесами почти ничем не отличалась.
Только из круга, диаметром километров десять, нельзя было выйти в другую точку, кроме как к тому же косогору. Хоть поговорки сочиняй: что налево, что направо пойдешь — на косогор попадешь.
Единственная, почти незаметная глазу пологая возвышенность «сидела» чуть дальше к северу. Мимо неё проходил ручей, который терялся у самой границы, но в «портал» вытекать не желал.
Такое вот разделение на твердое и жидкое.
Но основным ориентиром тут был не ручей и даже не приплюснутый холм. В самом центре «невидимой юрты», как называл её Ерген, высились остатки корабля. Даже бывшие крановщики, сварщики и автомеханики понимали, что корабль этот межпланетный. Здоровенный корпус, перекореженный, местами развалившийся, он воткнулся в землю на непонятную глубину. Стометровый огрызок — непонятно, корма или нос — высился над степью. В разрывы можно было увидеть коридоры и кубрики, технические простенки, набитые чем-то волокнистым.
Осиное гнездо или пчелиный улей?
Они не знали.
Утром корабль молчал — и то дело.
Ерген привычным движением достал из бардачка дозиметр, тот показывал норму. Можно работать.