Энди Митчелл не видел в этом трагедии. Аборигены проиграли европейцам не войны, не пушнину и металлы, не земли и воздух: их прогресс оказался слабее прогресса белых.
Гипотеза о радиоволнах положила на обе лопатки легенду о Белом Зубре.
— Перестань, — тихо сказал Энди Заку, и астматик бессильно упал на колени.
— Хватит! — обрубил Громовая Птица церемонию. — Хватит с нас пау-вау!
— Мне нужно десять здоровых мужчин и старуха Куну! — объявил вождь.
Седой высоченный старик стоял в кругу света, его тощая тень указывала на запад. Отёкшее лицо, иссечённое морщинами, обратилось к людям виннебаго.
— Мы идём на Курган Дремучих Обманов.
И сырая трескучая ночь вдруг набухла и ощерилась первобытной злобой. Она помнила эти слова.
Энди Митчелл плюнул в двух шагах от рослой берёзы, толстый ствол которой раздваивался и сплетался, образуя кольцо. В этом месте десять трудяг принялись копать восьмифутовую яму под покровом глубокой ночи. Энди предупредил захватить бензопилу, для обрезки древесных корней. Чтобы никто не видел лица, вождь убрался подальше. По его расчёту, работа закончится к утру. Выдохшихся индейцев старуха Куну отведёт обратно домой.
В окружающей темноте Курган Дремучих Обманов казался особенно чёрным. Его плоский горб почему-то не держал деревьев — только редкую траву. Он указывал на точку, составляющую центр тяжести геометрической фигуры, образованной сетью курганов. То место, куда плюнул согласно ритуалу вождь.
Племя ослабло, думал Громовая Птица. Ещё тысячелетие назад десять татуированных здоровяков с лёгкостью бы откопали восемь футов местной почвы. Нынешние же выбивались из последних сил. Возможно, считал он, они и впрямь не заслуживают иметь родины. Неспроста остановились настенные часы Митчелла, прежде работавшие бесперебойно, пускай им уж больше века. Потом Энди поймал лукавый взгляд Куну и упрекнул себя в малодушии.
— Остановитесь, — сказал вождь.
В свете фонаря он различил в рыжеватой глине растрёпанный моток конского волоса. От ямы веяло сыростью и гнилью.
— Вы уйдёте, и до полудня ни одна живая душа не покажется из дому. Предупредите всех. Куну укажет тропу.
Недоумевающие индейцы топтались на месте. Старуха, прежде чем повести в обратный путь, обронила:
— Он возжелает пользоваться младшим братом. Но моя прабабка умела орудовать шилом. Поэтому утром веди Его ко мне: старуха Куну штопать мастерица.
Она глупо хихикнула, подбоченилась и вдруг с горечью произнесла:
— Бедный мой мальчик. Энди-Энди, гордая птичка…
Вождь взял лопату и осторожно углубил яму. Выбравшись наружу, старик упёрся в землю и потянул на себя моток конского волоса, который серой нитью прошил темь. Энди казалось, что он держит в упряжи стадо мустангов и тщетно пытается с ними совладать. Их подземная орда шурует в корнях деревьев, буравит мать-землю своими мучнистыми телами, отчего та сотрясается и валит дома и деревья. Ядовитое дыхание из лошадиных ноздрей поднимается по разломам коры серными испарениями; их неистовая мощь норовит пробиться наружу и вспучить мать-землю — так они выдавливают холмы.