Громовая Птица забыл своё племя, свои восемьдесят лет, забыл одобрение предков из предрассветных снов, родных духов, луну над заливом и шелест осин. Он забыл даже Джонни Боргевича.
Лицо вождя окаменело; чёрные глаза устремились внутрь. Дикое стадо не хотело поддаваться, его заклинали не выпускать проклятый груз наружу, но Громовая Птица уже не был человеком. Его окутало неминуемое предназначение. Огненные крылья прожгли джинсовую куртку, вспыхнули заревом над чащей и дали ночи прикурить. Они взвихрили воздух, прижав деревья и распугав зверей, и оторвали Птицу от земли. Конская привязь зашлась голубыми разрядами, звёзды дрогнули и заискрили молниями небосвод.
Грязь на дне ямы расступилась и выплюнула тело.
И в тот же миг крылья угасли, и Энди Митчелл упал навзничь.
…Потом он полз наверх по осыпающемуся краю, таща на спине свинцовое тело, обмотанное конским волосом. Чёрная шевелюра усопшего резали Энди глаза. Бледное лицо, скорее женское, чем мужское, было обращено к небу. Энди вытолкал тело наружу, а сам рухнул обратно и, дрожа от внезапного холода, стал загребать руками чавкающую жижу. Он нашёл деревянный короб, увесистый гробик, тоже обмотанный конским волосом. Силы надолго оставили Энди, а когда он всё же смог выбраться вместе с коробом, высокий голос, богатый обертонами и отпугнувший оставшееся зверьё, продекламировал:
— …в свои постели улеглись к червям. Боясь, чтоб день не увидал их срам, они бегут от света сами прочь, и с ними вечно — сумрачная ночь.
Энди Митчелл кожей ощутил, как мир сдвинулся с места.
Привычное кряхтенье духов сменилось тревожным молчанием, колючая трава стала чужой, пришло безветрие, хотя тучи затянули звёзды. Сейчас вся надежда на старуху Куну, она выведет ребят. А Энди теперь нечего терять.
— Здравствуй, Вакджкункаг, — вождь совершил ритуальный поклон, едва не умерев от усилия.
— Распутай верёвки.
Руки и ноги погребённого связаны. Он гол и бледен. Его хрупкое и притом тяжёлое тело привалилось к заветной берёзе. Старейшины говорили, что через это кольцо Вакджкункаг дышит, а из корней высасывает соки. Мать-земля не приютит его, как сына, за проступки, потому Вакджкункаг лишь неприкаянный гость и всегда жаждет проснуться.
Перворожденный внимательно разглядывал вождя виннебаго. Его глаза было невозможно прочесть.
Энди подал Вакджкункагу руку, и легенда виннебаго сделал первый шаг. Он улыбнулся, страшно, счастливо, от уха до уха. Потом он высоким развязным голосом попросил подать ему сокровенный короб.
— Мой младший брат, — ласково приговаривал Вакджкункаг. Он снял крышку и загрустил: его младший брат разодран в клочья шилом неугомонной старухи Куну много веков назад. Перворожденный повесил короб за спину, как делал это на протяжении всей истории матери-земли, взял под руку выгоревшего дотла вождя и направился в деревню.