— Ты знаешь, птичка, что тебе грозит, — сказал он, заливисто смеясь, словно кокетка, гуляющая по парку. — А теперь расскажи мне про Боргевича.
Энди Митчелл дал Вакджкункагу клетчатый костюм-тройку, шляпу и триста долларов. Узконосые туфли были малы Перворожденному — пришлось надеть кроссовки Уифишера.
— Ты купишь билет до Милуоки в кассе автовокзала, — объяснял вождь. — Если проголодаешься — купишь еду в магазине. Если тебя ранят — купишь бинты в аптеке.
— Учи мудреца, — сказал Вакджкункаг, изучая купюры. Призрачный ореол силы витал вокруг пачки денег. Он увидел, как пилят и мнут деревья, заряжают их в машины целлюлозных заводов, прокатывают и сушат в прессах, получая мотки бумаги. Как расцветают водяные знаки и как накладываются краски. Он услышал горе обездоленных и процветание вышних, и вмиг он осознал всё, что сопутствует запаху денежной пачки.
Пока отсутствовал Вакджкункаг, в мире ничто не изменилось.
Перворожденный щегольски сдвинул шляпу, отбросил чернявую копну за плечо — теперь он больше смахивал на знойного мексиканского гитариста, чем на древнего индейца.
— Я возьму это, — сказал Вакджкункаг, указывая на антикварные настенные часы, которые висели в гостиной Митчелла. Тусклая позолота циферблата, свинцовые гири, медный маятник, римские цифры. Эта старинная работа досталась индейцам как символический подарок от секретаря американского правительства в тысяча восемьсот семьдесят пятом. Именно тогда виннебаго окончательно позволили остаться на своей родине. Всё прошедшее время часы работали бесперебойно и лишь недавно перестали бить. Митчелл собирался отдать их часовщику, но не находил специалиста столь высокой квалификации. Наконец он решил — такова судьба.
— Это часы, — сказал вождь.
— Да, моя птичка. — Вдруг посерьёзнел Вакджкункаг. — Я заведу эти часы.
— А ты, — обратился он к бабке Куну, кивая на деревянный гробик, — заштопай младшего брата.
Вакджкункаг искупался в заливе Грин-Бей.
Его тело впитало отходы комбинатов, ощутило губительную вибрацию гидростанций. Оно помнило, каким был Мичиган. Эта разница осела в нутре краеугольным камнем, от которого спёрло дыхание. До Милуоки его подбросил дальнобойщик из Небраски, Том Хогард. От него разило водкой и потом, он растрепал молчаливому «вождю» последние новости, похвастал новой фурой и фотографией подруги. Он ощупал шины, блестящий металл и брезент, вволю нанюхался выхлопом из чадящей трубы и дымом сигарет. Это опьянило и отравило Перворожденного. Древний индеец и дальнобойщик съели по «гриль-чикену» в забегаловке и отведали растворимый кофе. Вакджкункаг изучал снующих официантов и меню. Он не видел охотничьего азарта, быстроты ума и верности глаза. Стрелы не жужжали, не падали, как срубленные, олени, не рычали гризли, валя деревья и нарываясь на колья, не срывалась с удилища пойманная рыба. А главное — Вакджкункаг не чуял крови.