Сердце стучало под горлом, как давно, когда я бежала с ними по лесу и по песку — за врачом для Кости. Вот и он, живой, невредимый.
Но почему не могу победить в себе непонятного, неизвестно откуда взявшегося страха?
— Где Даша? — Оглядываюсь, всё ещё надеясь увидеть её среди своих мальчишек и четырёх девочек.
— Будто вы её не знаете. Задержалась по пути, — говорит Шура. — Мало пропадала? Свалится на голову. Куда ей деться…
Ребята улыбались, не услышав ни Шуры, ни меня.
— Хотите, я спою? — неожиданно сказал Олег. — У меня за дверью гитара. — Но с места не двинулся.
Мы рассмеялись. Странным был наш смех. При молчащем, замершем классе «семишек». Быть может, они уже смутно начинали понимать, почему я никак не могла заговорить с ними.
— Как же вы прогуляли свои первые лекции? Достанется вам.
На столе лежало двадцать девять красных гвоздик. Я не могла выгнать ребят. И мне не о чём было говорить с новыми детьми на своём первом классном часе.
— «Вот лето в сентябрьском стиле, вот девочка в узком окне…» — тихо сказала Ирина.
Ребята все повернулись к ней.
— «Рояль вползал в каменоломню, его тащили на дрова…» — Теперь ребята повернулись к Косте. А он смотрел на меня и читал громко, не так, как Ирина, он хотел, чтобы его услышали «семишки». Но ведь «семишки» пока всё равно не смогут услышать.
Почему стали читать стихи? Но ребята, окружив меня плотной стеной, читали стихи, вспоминали наши вечера. Теперь я не видела новых учеников. Страх постепенно уходил. Меня словно несло куда-то: качели не качели, песня не песня, лодка не лодка.
Быстро, странно мелькнул урок.
Зазвенел звонок, и, раздвигая ребят, я вырвалась к «семишкам».
— Простите, — сказала им. — Я сегодня очень счастливая.
Цветы «семишек» забыла в ведре, задвинутом под окно. Одинокий день обернулся праздником любви!
Сквозь головки гвоздик трудно видеть дорогу, но я уверенно иду за высоко плывущей Фединой головой.
Так, смеясь, вошла в учительскую. Ребята остались ждать за дверью, пока я положу гвоздики. И то, что ждали они, как обычно, наполнило меня устойчивым покоем.
Войдя в учительскую, удивилась: почему так тихо?! Учительская была празднична, усыпана пока не отработанными, не заслуженными цветами.
Передо мной — мой директор. Большой, как Фёдор, в крупных очках. Чего это Петрович глядит на меня тревожно и испуганно, как глядели «семишки», оставшиеся в тихом классе? Берёт из моих рук гвоздики и, прижав к себе, всё смотрит на меня, осунувшийся. Чего это он топчется передо мной?!
Я огляделась: и Елена, и другие мои друзья, с которыми вот уже десять лет мы делаем нашу необыкновенную школу, смотрят так же, как директор. Виктор отвернулся от моего взгляда и стремительно ушёл в коридор. Что я натворила? Странно, но в это последнее мгновение не было во мне ни страха, ни давешнего чувства опасности.