— Где живёт председатель? — кричу я.
— Отвечает кто за все безобразия? Мать отвечает. Ась?
— А вы бы сходили, бабушка, к той, другой, — мягко говорит Шурка.
— Остановись. — Я вцепилась в бабкины плечи. — Где председатель живёт? Где ваше правление? Мне нужен телефон.
А бабка из моих рук тянется к Шурке:
— И, милая, у любушки-то его я была. Нету их. Иссякли.
Отпускаю бесполезную бабку, иду к ближней избе.
— Не туда-а, — запела бабка мне в спину. — Эвон розовая-а. Спит твой председатель, не добудишься! — Я побежала не оглядываясь. — А что старухе надо? — кричала старуха. — Слушать надо старуху. Неприветливая какая, молода-ая ишшо.
Распахнув калитку, столкнулась с собакой. Она чуть отскочила и заворчала. Сытая собака. Я шагнула к ней навстречу. Подняв морду, собака разглядывала меня и взлаивала. Тогда обеими руками я стала гладить её мягкое ухо.
— Ну, ну, тише!
Собака, дружелюбно потявкивая, попятилась от меня задом, но всё равно тянулась ухом к моим рукам. Так и дошли до крыльца.
Я постучала, долго не открывали. Чтобы согреться и успокоиться хоть немного, стала думать о муже.
* * *
…Когда стучали в дверь нашего дома, он шёл открывать. Когда становилось холодно, он набрасывал на мои плечи шаль. Он доставал билеты в театр, путёвки в санатории, билеты на поезда, он покупал картошку.
А я взяла и зачем-то стала учительницей. Сама по себе. Читала лекции, придумывала вечера, поездки.
Он сердился сначала, а потом смирился. Только реже смотрит на меня и никогда теперь не закрывает своими ладонями моё лицо от яркого света.
Прошло много лет. Теперь, когда стучатся в наш дом, иду открывать я.
Зачем стала учительницей?
Я не знала тогда, что придётся отвечать за чужую жизнь.
Вверх-вниз. Снова летят качели. Только я в них одна.
Задержись ещё на минуту, улыбнись, отвечай за меня! Отвечай за Костю. Спаси Костю. И меня Я застучала изо всей силы.
* * *
За дверью, наконец, завозились — слишком громко я стучала.
— Фельдшерица испугалась, — окликнул меня от калитки Олег, в его голосе слышалась растерянность. — Нашей машины, говорит, нет, а с вами через песок и лес ночью, говорит, не пойду, мало ли кто вы…
— А я, голубонька, одобряю сыночка, — перебила Олега старуха. Теперь не плаксивый, кухонный голос её визгливо рвал тишину. — Мужика холить надо. А она, жена тоись, всё криком да злобостью.
Дверь распахнулась. Председатель застёгивал штаны и суетливо прикрылся, увидев меня. Был он какой-то опустившийся, худой, штаны, наверное, без ремня не держатся, и я испугалась: вдруг он не сможет добиться врача?
— Что случилось? Заходи.