– Прекрати!
Я отвесила Еське затрещину и после только спохватилася, что негоже на царева человека руку вздымать, это ж прямая измена, куда там всем разговорам крамольным.
Но Еська от затрещины увернулся ловко.
– Это ты прекрати! Расплылась… клуша деревенская!
И носочком комок грязи пнул, да так, что разлетелся он брызгами.
– Только и способна, что вздыхать и охать… подумаешь, недоазарин на тебя не глядит! Так второй имеется, полновесный, так сказать. Краше прежнего. А если рога мешают, так скажи, братья их быстренько свернут со всею радостью…
– Ты не понимаешь, – обида сдавила горло незримой рукою.
Я ж ничего не сделала!
Все было… было как было… и не придумала я того разговору, как не придумала и прочего, чего случилось зимою… потому и понять не способная, с чего вдруг переменился Арей.
Был один.
Стал другой. Холодный. Чужой. Слова лишнего не вытянешь, а которое вытянешь – то лучше б молчал. Цедит, будто словеса эти ему дороже золота.
Все, мол, хорошо.
Сила возвернулась. И сторицею. И оттого занимается с Ареем сам Фрол Аксютович да на дальнем полигоне. Еще и Кирея третьим берут. Чего делают? Того мне не ведомо… я и не лезла бы, поелику негоже девке в мужские дела нос совать.
Да только…
Был Арей и не стало.
Будто бы забыл про меня. Или, наоборот, не забыл, а дальнею дорогою обходит, когда ж случится встретить, то холодеет весь прямо, подбирается и спешит уйти.
Спросила бы прямо, но… боюсь ответ услышать.
Оно ж бывает. Горело сердце и перегорело. А насильно милым не будешь.
– Не понимаю. – Еська кинул в меня комом грязи. – Вот точно не понимаю! Ты выжила, Зося! И не один, не два раза выжила! И дома… и в усадьбе той… на острове. При встрече с подгорной тварью… и потом тоже… подумай. Ты живая! Здесь и сейчас.
Ну да, живая.
И знаю, что надо порадоваться, что не иначе как Божиня за плечом моим стояла, да только нету радости. Пустота одна, будто бы это не Арей там, на поле, выгорел, а я…
– Хорошо… не хочешь так, будем иначе. – Второй ком ударился в плечо. – Ты, помнится, у нас берендеевой крови, а берендеи, слыхал, людей чуют. И значит, будь твой недоазарин скотиной…
– Он не скотина!
– Ага, редкого благородства человек, – фыркнул Еська, вновь в меня грязюкою запуская. Да что ж это такое! Я комок стряхнула. – Задурил девке голову, а теперь ходит, нос воротит, будто бы и знать ее не знает…
– Он…
От грязи я отмахнулась и встала.
– Что? А может, нарочно? Кирея подразнить хотел…
Нет, вот чего ему спокойно не сидится-то?
– …они ж друг друга любят, что два цепных кобеля… а ты, стало быть…
Следующий ком грязи разлетелся перед самым моим носом.