— Но почему же он мне ничего не рассказал?
— Он тебе все объяснил. Я где-то даже понимаю его. Ты — девушка импульсивная, ты могла бы дров наломать…
Мы уже подошли к моему дому (одному богу известно, по какому праву я стала считать дом Ольги Блюминой своим!), как я вдруг остановилась. Что-то заставило меня всмотреться в пеструю картинку, нарисованную самой осенью за калиткой: двор, палисадник с цветами, огромная, разросшаяся вширь и в высоту яблоня с розоватыми ветвями и желто-зелеными, слегла выбеленными тонким бархатом с изнанки, листьями.
И тут мой взгляд выхватил большой букет цветов, поставленный в прозрачную, голубого стекла, с широким горлом банку. Букет был невероятных размеров, пышный: среди садовых цветов, оттеняя их яркость, я разглядела ветки деревьев, колосья пшеницы, поздние темно-синие вьюны, даже миниатюрные ярко-оранжевые и лимонно-желтые тыквочки, насаженные на ветки…
Банка стояла на столе, но вместо выгоревшей клеенки он был покрыт ярко-красной, с орнаментом, тканью.
Я обернулась, чтобы увидеть реакцию Анфисы. Она тоже, как завороженная, разглядывала букет. Мы стояли еще за калиткой и словно не решались войти, боясь, что вот сейчас вся эта красота растворится в вечернем воздухе, как дым, которым было укутано Синее Болото.
Я как во сне открыла калитку, сделала несколько шагов, уже зная, чувствуя, что случилось нечто потрясающее, невероятное, что меня посетило самое настоящее счастье, и что мне надо только оставаться в сознании, не потеряться в этой радости, выдержать ее…
— Ян! — Я бросилась к дому, взлетела на крыльцо, распахнула дверь и просто упала в его объятия.
— Ниночка, птичка ты моя сладкоголосая, — он осыпал мою голову поцелуями, а я вцепилась в него, как в обретшего плоть прекрасного призрака, не желая его выпускать. Я зажмурилась, но слезы все равно лились, впитываясь в какую-то мягкую, ароматную материю его одежды. Ян всегда казался мне ожившим экзотическим цветком, потому что носил наряды из ярких, невиданных тканей, многие из которых он придумывал сам, впрочем, как и духи, которыми он пользовался и которыми волновал всех, кто находился рядом с ним.
— Ян, скажи, что ты мне не снишься! Пожалуйста!
— Нет, я не снюсь, Ниночка, я живой, вполне себе отдохнувший, даже выспавшийся на хозяйской перине, мужчина!
Я наконец оторвалась от него, все еще продолжая мягко поцарапывать пальцами ее темно-зеленый бархатный жакет. Да, это был он, вне всякого сомнения! Высокий, стройный, красивый, с нежным румянцем, зелеными глазами («цвет моих глаз в точности совпадает с цветом листьев водяной лилии»), Ян, мой друг, дружок, славный парень, запутавшийся в любви, как и в своих любимых водяных лилиях… Он был одинаково нежный и с женщинами, и с мужчинами, и как-то все это сходило ему с рук. Его любили, боготворили, ему завидовали, но не как объекту вожделения или любви, а как художнику, модельеру, стилисту, большому мастеру, наделенному волшебством умения делать людей счастливыми. Везде, где оказывался Ян, все вокруг покрывалось золотом, драгоценностями, все сверкало, лучилось счастьем, радостью, было самой красотой.