— Еще неизвестно, кто из нас дура, — хохотала она, белозубая, дерзкая. — Пойдем, чего в сенях-то стоять? А ты чего в пижаме? Уж на работу пора. Ладно, все понимаю, нервы. Всю ночь, небось, не спала, кляла меня на чем свет стоит. А чего не позвонила? Я бы тебя враз успокоила! Ну-ка, слезки вытрем!
Она достала из кармана чистый носовой платок и промокнула мои слезы.
— Анфиса, я чего только не передумала! Ты молодец… получается, деньги мои спасла.
— Заметь, я ни разу не попыталась даже спросить тебя, откуда деньжищи! — гордо выпалила она, слегка краснея, из чего я поняла, что этот-то вопрос занимал ее очень даже активно. И что, интересно, она себе придумала? Что я, конечно же, кого-то ограбила, потом убила. И даже после этого продолжала опекать меня, заботиться. Ну что она за человек?
— Это мои деньги, — сказала я. — Честно заработанные.
— Ну и хорошо, — легкомысленно, чуть ли не напевая, сказала она, включая электрический чайник. — Понятно же, что ты их не сперла. Ой, извините, не украла…
А потом ей кто-то позвонил. Я стояла, смотрела на нее, не веря своим ушам. Она сменила мелодию на своем телефоне.
Между тем Анфиса уже с кем-то говорила, о какой-то ерунде, о нитках из натурального льна для кружевоплетения, о новых коклюшках для «общины» (под общиной, я так поняла, подразумевалась общность женщин-кружевниц).
Но мелодия на ее телефоне была не простая. Это была ария Джульетты из оперы Гуно «Ромео и Джульетта». И голос, звучавший на всю комнату, пробрал меня до самого сердца. Кожа моя покрылась пупырышками нервного озноба от страха, радости, неожиданности, растерянности.
Разговаривая по телефону, Анфиса поглядывала на меня с задумчивой грустью, укоряя меня, хоть и любя. Она была человеком с большой буквы. Невероятная.
Она уже давно стояла молча, держа в руках свой телефон и глядя на меня, я же, отвернувшись к окну, чувствовала, как по моим щекам льются теплые слезы облегчения и вместе с тем невыразимой сердечной боли.
— И давно ты это знаешь? — наконец спросила я, давясь слезами.
— Нет, не так давно.
Закипел чайник, Анфиса приготовила кофе. Мы какое-то время молчали. И эти минуты тишины я потратила на осмысление своего нового положения. С одной стороны, мне стало значительно легче, теперь хотя бы не надо будет придумывать очередное вранье, изворачиваться, правду же всегда говорить легче. С другой — я боялась услышать то, от чего сбежала, другую правду, вываленную в сеть, словно ведро с помоями.
Она села напротив меня. Сделала несколько глотков кофе.
— У тебя серьезные проблемы, — сказала она, а я почувствовала снова прилив тошноты. Уверенная в том, что я хотя бы не беременна и что эта тошнота имеет нервическое происхождение, я ждала готовый обрушиться на мою больную голову удар. — Да?