— Но почему? — спрашивала Вера, стараясь скрыть ужас перед своим близким будущим. Ее безотчетно пугало это требование теплого, очень теплого, всего, чего можно…
Леля беззаботно отвечала, честно тараща свои огромные круглые голубые глаза:
— Ну, у тебя же будет сильное нервное напряжение!.. Тебе будет холодно… Знаешь сама, когда нервничаешь, всегда дрожишь и холодно…
Вера верила Лельке, что это только нервное напряжение, а так — почти ничего. Боль, сказала Лелька, как ранку помазать йодом, — щиплет, неприятно, и все…
Вера верила, что это так.
Она мало что знала в этой женской области, потому что не любила слушать «бабьи» разговоры: об абортах, родах и другом, еще более интимном.
Разве могла она подумать, пребывая в разреженной атмосфере любви с Митей, что ей придется говорить именно о «бабьем»? И с кем? С Лелей!
И в сотый раз выспрашивала Лелю:
— Ну какая это боль? Скажи поточнее…
Леля уже была на пределе и раздраженно ответила:
— Я же тебе сказала, как йодом по ранке…
Они подошли к маленькому московскому особнячку, ставшему ныне больницей.
В приемном покое их встретил врач — толстый большой человек с круглой как шар головой, в круглых очках. Он привел Веру в совершенный ужас: как мясник… Хуже — палач… Подумала она и задрожала, затряслась, даже в своих теплых свитерах и кофтах…
А врач весело спросил:
— Кто? Вы? — и прямо глянул на Веру.
Она заставила себя кивнуть. Врач улыбнулся, и потирая руки, сказал:
— Вон она какая рыжая! И с меня ростом — справлюсь ли?
И захохотал.
Вера почувствовала, что у нее кружится голова и, вполне возможно, она упадет в обморок. Она взяла Лелину руку, и та, ощутив ее дрожь, попросила шутливо, — на правах знакомой, — и всерьез:
— Василий Ильич, мы — первый раз, не надо нас пугать…
Врач сразу стал строгим:
— Елена Николаевна, милая моя, посидите здесь, тут вам и журнальчики и все для времяпровождения, а мы пойдем.
Он взял Веру за руку и оторвал от Лели довольно резко.
Вера еще оглянулась на Лелю и заметила какое-то странное выражение ее глаз: не жалеющее, а будто укоряющее…
Они поднялись с доктором на второй этаж, прошли коридором и зашли то ли в кабинет, то ли в операционную, Вера не поняла. Помещение было облицовано белым кафелем, на окне — белая занавесь, плотная, как простыня.
Врач, Василий Ильич, дал ей белый халат, нитяные белые чулки и сказал:
— Переодевайтесь. Снимите свое, наденьте халат и чулки.
Вера взяла вещи, но ничего с ними не делала — не раздевалась и не переодевалась.
Врач доставал что-то из медицинского шкафчика — какие-то огромные щипцы, еще что-то подобное и, не оборачиваясь, спросил: