Маша все еще не понимала, что случилось. То думала, что Колю зарезало, то боялась суда, то надеялась, что Остапчук все наговорила со злости.
Она пошла на станцию.
Идти было тяжело: замирало сердце, и ребеночек толкал ее в левый бок, как будто двигал ножкой.
На станции Маша смело вошла в кабинет к начальнику. Для нее все теперь были равны. У начальника сидел вчерашний оратор. Он сразу узнал Машу и сказал:
— А, здравствуйте, товарищ Куликова! Вот видите, вчера мы только говорили об аварийщиках, а сегодня машинист Шеин сделал отвратительное происшествие… Хорошо, что сам остался живой. — Начальник многозначительно закашлял, приезжий посмотрел на него недоумевая. — А? Что? — и снова обернулся к Маше: — Мы на комиссии разберем этот случай и обсудим. Заострим вопрос.
— Не буду я ничего делать, — закричала Маша, заплакав, — не надо мне вашей комиссии…
И, сердясь на себя за слезы, за вчерашнее выступление, сердясь на Колю, который захотел, чтобы она посещала собрания, выбежала за дверь. Казалось, что Колино происшествие — это наказание за то, что выскочила вчера ругать Остапчука. «Вчера я его, а сегодня кого… Колю? На Остапчука руку подняла и на Колю поднимать? Вот ведь зовут уже меня на комиссию, чтоб гавкала на людей. Увидели, что умею…»
Она шла по путям сама не своя. Многие уже слышали о происшествии, спрашивали ее с сочувствием, из любопытства, а один человек с-насмешкой сказал:
— Ты смотри, Куликова, запишись в прения заранее. Говорят, соберут специальное собрание обсуждать твоего муженька.
— И запишусь, если надо будет!
— Против мужа выступишь?
— Надо будет, так выступлю! — дерзко ответила Маша, сама пугаясь своих слов.
С мужем она встретилась только к вечеру. Он пришел домой как будто после долгого пьянства — пожелтевший, с затуманенными глазами. Его томила жажда. Он пил воду стакан за стаканом, спросил поесть, пытался пошутить с Машей.
Если бы он пожаловался, Маше стало бы легче. Она могла бы отвести душу, пожалеть его, приласкать.
Но Коля храбрился, и Машу разбирало зло.
— Как это случилось? — спросила она.
— Как бы ни случилось, а факт имеется. Подай, Маша, попить.
Маша поставила воду, стукнув чашкой о стол.
— Это где было, в поле или на станции?
— На станции.
— Может, тебе стрелочник неправильную путь сделал?
Муж нехотя сказал:
— Все равно отвечаю. Там не стрелочник, а девчонка. Ее и в расчет никто не возьмет…
— Загляделся на девчонку? — дрожащим голосом спросила жена.
— Эх, Маша, Маша… — с тоской сказал муж. — Опять! Ты мне ее покажи, эту стрелочницу, я не признаю. Не видел я ее. Слышал только, люди говорили, что плачет девчонка. Я, Маша, не об себе думаю, а о тебе. Придется ведь отбывать срок, не простят.