Она спросила:
— Вы, наверно, и дома никогда не живете?
— Редко, — вздохнул Толмачов.
— Скучает без вас жена?
— Она тоже всегда в разъездах. Такой же инструктор, как и я. То ее нет, то меня…
— А не боитесь? — спросила Маша и помедлила. — Не боитесь, что, может, она кого повстречает или вы повстречаете?..
— От судьбы не уйдешь, — сказал Толмачов, подумав. — Если полюблю кого-нибудь, признаюсь жене по-честному. Только этого не случится, лучше моей жены нет.
— Ой ли! — сказала Маша и засмеялась.
Она была рада, что у Толмачова какая-то особенная жена и живут они как-то по-особенному. Значит, не все живут так, как ее сестра и невестка.
Как она сама будет теперь жить с мужем, Маша не знала. Но в одном была уверена: все у них изменится. На будущее она смотрела спокойно, и больше не было у нее мысли, что жизнь ее кончена.
Весной был экзамен.
День выдался солнечный, почти жаркий. Курсантки наломали зеленых веток и убрали ими портреты на стенах класса. На столе в двух стаканах стояли подснежники. Учителя пришли на экзамен торжественные, в белых брюках, в белых туфлях, с цветами в петлицах.
Маша отвечала одной из первых. Она была довольна, что вопросы попались трудные: хотелось показать свои знания.
Учителя пожали ей руку.
Маша вышла из тесного помещения курсов на улицу. Станция, которую она еще недавно считала чужой, стала теперь родной, своей. Маша пошла по путям, на которых еще поблескивали непросохшие лужицы. На сортировочной горке распускали состав. Красные вагоны, испещренные меловыми надписями, разбегались по рельсам. Маневровый паровоз увозил их за собой. Рослый человек в плаще, суетясь, отдавал распоряжения. Это был составитель.
Наблюдая за ним со стороны, Маша самонадеянно думала, что легко справится с этой работой.
Вечером заведующий собрал курсантов и произнес перед ними речь. При свете магния всех сфотографировали. Потом была самодеятельность. Украинки пели, сцепщик с Ленинской дороги рассказывал смешные истории, стрелочник с Москвы-товарной плясал гопака.
Маша отбивала ладонями такт и веселилась, как и все.
Всю ночь никто не ложился спать, укладывали свои корзинки, обменивались адресами.
Курносая Галя, кровать которой стояла в общежитии рядом с Машиной, сказала на прощанье:
— Смотри, серденько, не тоскуй. Наплюй на все… Э, жизнь короткая…
— Я теперь буду веселая, — обещала Маша.
Но сдержать обещание было нелегко.
Первые слезы она пролила на могилке дочери, куда побежала сразу после своего приезда. Металлический венок потемнел, ленты выцвели. Маша накопала зеленого дерна и обложила холмик, попробовала вычистить венок песком. Долго сидеть у могилки не могла: надо было спешить на работу.