— Петька, сынок! — с размаху срезав очередного маньчжура саблей и сбросив бездыханное тело со стены, закричал Федор. Пот хлестал с него ручьем, а светлая исподняя рубаха густо залилась кровью.
— Здесь я, папа, здесь! — отозвался старший сын, вместе с товарищами сдерживавший натиск маньчжуров на северной стороне крепостной стены.
— Как ты там? Хорошо ли бьешь врага нашего?
— Хорошо, папа, хорошо!
— Смотри у меня! Не посрами род наш опаринский.
— Будь спокоен, папа, не посрамлю! — ударив саблей наотмашь одного басурманина и подставив ножку другому, протрубил Петр.
— Помни: за мать свою бьешься, за русскую землю…
— Помню я, тятя, все помню! — сбрасывая очередного маньчжура с крепостной стены, крикнул ему Петр.
Федор уже искал глазами младшего сына. Вот он — совсем близко от него. Диким зверем мечется по крепостной стене и точными сабельными ударами разит врага. Клобук слетел с его косматой головы, а длинная ряса послушника мешала его движениям, но тому все равно. «Вот тебе и монах!» — удивился отец, глядя на то, как его сын расправляется с басурманами.
— Тимоха! Не устала ли рука твоя бить врага?
— Нет, папа, не устала! — отозвался младший сын.
— Хватит ли у тебя силенок до конца боя?
— Хватит, папа!
— Тогда держись! Будь осторожен! Я за вас, чертей, перед матерью в ответе!
Рядом с Тимохой, подобрав рясу, лихо махал кривым турецким ятаганом Михай. Он настолько шустр и стремителен, что маньчжурам никак не добраться до него. Сделав ложный маневр, он вдруг резко нырял под вражеский меч и тут же убивал неприятеля клинком, после чего начинал искать новую жертву.
Рев вокруг стоит такой, будто это шторм на море разыгрался.
— Ляксей Ларионыч, жив ли?! — закричал Федор, бросаясь в самое пекло боя.
— Живой я, Федя, живой! Мне надо еще тебя в Москву снарядить. Забыл? — ответил ему воевода.
— Как такое забудешь? — усмехнулся казак, ударом клинка повалив наземь бросившегося на него маньчжура. — Дай бог, доживем. Вы, мои верные товарищи? Ты, Васюк?
— Живой! — крикнул тот.
— Ты, Гридя?
— Что со мной сделается?
— Ты жив, Иван Конокрад?
— Еще и тебя переживу!
— Фома?
— Тут я, живой!
— Как Семен?
— Да цел я, цел!
— Братья Романовские?
— Мы живы! — за обоих ответил Григорий.
— Карп?
— Живой!..
— Ты, мой зять? Жив?
— Жив, Федор Петрович! — ответил ему Мишка Ворон.
— Тогда все в порядке… И-их! — взмахнул он саблей. — Разбейся, кувшин, пролейся вода, пропади, моя беда!
4
Маньчжуры применили большие луки — стрелы, выпущенные из малых, не долетали до цели, как и ружейная картечь, поэтому тяжелые срезни беспрерывно жужжали над головой, словно пчелы.