— Пора, Ляксей Ларионыч, — сказал воеводе Никифор. — Больше ждать нечего. Если мы не начнем переговоры, нас заживо спалят, а то ворвутся в крепость и всех перережут. Нас-то сколько осталось? То-то и оно, что крайне мало. Давай, воевода, решайся. Тебе идти не надо. Я сам пойду. Возьму пару казаков верных.
— Если так, то действуй, — только и осталось сказать воеводе. — Иди, и да поможет тебе Бог!..
…Лантань остался доволен.
— Вот и все! — сказал он. — Кончилась для русских их амурская эпопея. Теперь вся эта левобережная земля принадлежит нам. Слава императору Кан-си! — вскричал он.
— Слава! Слава! Слава! — подхватили его воины.
По велению Лантаня, восхищенного мужеством албазинцев, маньчжуры не стали убивать русских, а позволили беспрепятственно покинуть крепость. Лишь оружие с лошадьми и остатки съестных припасов забрали у них. Поэтому-то на пути в Нерчинск албазинцам приходилось питаться одними кореньями и травами. «С великой нуждой идем к вам», — доносил с дороги нерчинскому воеводе Ивану Власову Толбузин.
У самого на душе кошки скребли. Как их встретят свои? Не сочтут ли они их трусами и изменниками?
Идти пришлось долго. Пешком много не находишь, да по такой жаре. Тут еще раненые… Их поочередно несли на сооруженных наспех носилках. Кому же повезло, тех уместили на телеге, запряженной одной-единственной лошадью, которую одолжили у пожилого пашенного. Дескать, когда возвращаться будем — отдадим.
— Вернетесь ли? — с надеждой спросил мужик. Видно было, он не так за лошадь тревожился, как боялся, чтобы этот край не отошел маньчжурам. Иначе случится беда.
— Вернемся, отец, обязательно вернемся! — сказал Мишка Ворон.
— Ладно, — успокоился человек.
Петру тоже нашлось место в телеге.
— Как ты, сынок? — время от времени спрашивала Наталья, всю дорогу не отходившая от сына. Ухватившись за край повозки, она шла, едва передвигая ноги. Измученная, голодная, опустошенная. Такими же больными и несчастными выглядели и все, кому повезло остаться в живых.
— Терпимо, мамань… — шевелил пересохшими губами Петр.
— Есть хочешь? Пожуй корешок, — протянула она ему луковицу.
Петр поморщился:
— Ты б мне лучше водицы дала.
С тех пор, как его ранило, прошло уже немало дней, а молодой человек все никак не мог оправиться. Вначале, когда Петр три ночи кряду метался в бреду, многие думали, что он уже и не жилец на белом свете. Выкарабкался, но на поправку шел медленно. Вот и теперь у него не было сил встать на ноги, а то бы первым делом отыскал свою спасительницу… Как там ее? Дашка? Вот, отыскал бы эту Дашку и поклонился ей в пояс.