— Эх, сейчас надо пушками по ним вдарить! — мечтательно произнес кто-то из казаков.
— Еще лучше бить их клинками, — сказал другой. — Где наш воевода? Пускай ведет нас в бой.
— Ляксей Ларионыч, может, и впрямь?.. — послышался в темноте голос Черниговского.
— И не думайте! — вместо него ответил Бейтон. — Нас слишком мало. Маньчжуры опомнятся, и что тогда?..
— Эх ты, немецкая твоя душа! — послышался в темноте чей-то недовольный голос. — Ты казаков наших не знаешь.
— Все равно нельзя, — стоял на своем полковник.
— Нельзя, так нельзя, — послышалось в ответ.
Казалось, все казаки сожалели о неиспытанном чуде победы, до которой, казалось им, рукой было подать. У русских чесались руки, но чего они могли сделать? Стояли они теперь и беспомощно наблюдали за тем, как их заклятые враги, крича и сбивая на ходу друг друга, метались по охваченным пламенем позициям.
2
…И на этот раз захватчики не ушли. Тринадцатого июля они предприняли атаку крепости с юга, но казаки вышли навстречу через ворота проездной башни и вступили с маньчжурами в бой. Враги штурмовали крепость до рассвета, но безуспешно. Целый день они потом зализывали раны, а в ночь на пятнадцатое большой отряд маньчжур попытался захватить защитников крепости врасплох, но попал в засаду и был наголову разбит.
Неудачей закончились и две последующие попытки маньчжур захватить русскую крепость. Тогда они стали делать подкоп под крепостную стену, но казаки раскусили нехитрый маневр и встретили врагов огнем. После этого те больше не решились лезть на рожон, а стали под прикрытием артиллерии и лучного боя снова возводить вблизи стен Албазина укрепления, желая обложить крепость со всех сторон. Наученные горьким опытом, они теперь неизменно были начеку, поэтому даже пластунам не удавалось приблизиться к вражеским позициям. Там по ночам горели костры, отпугивая и человека, и зверя.
Работа велась постоянно. К середине августа подготовили вал с бойницами и четырьмя высокими раскатами для артиллерии. Тут же появились пушки, из которых двадцать голландских наемников-иезуитов принялись ожесточенно обстреливать крепость, не давая казакам поднять головы.
— Братцы! Долго ли мы будем терпеть несправедливость? — ворчали казаки. — Уже не можем постоять за себя? Где наша артиллерия? Где наши хваленые пластуны?
Дни шли, а положение не менялось. Маньчжуры продолжали беспрерывно обстреливать крепость из пушек, на что казаки отвечали лишь редкими ударами, памятуя о дефиците ядер, остающихся в запасе.
Главные беды поджидали казаков впереди. Когда к концу третьей недели осады подсчитали, то оказалось, что из восьми медных пушек в крепости не осталось и половины, остальные уничтожил враг. Вместе с тем уничтожили и все три пищали и единственную имевшуюся у осажденных верховую пушку, без которой теперь нечем стало вести навесную стрельбу по вражеским укрытиям.