Тлам, медленно пятясь, забрался в чащу и привалился спиной к большому дереву, хорошо укрытому со всех сторон, но так, что спереди и сверху оставалось свободное пространство. Движения его были осторожнее, чем когда-либо, как будто он подозревал, что не вполне свободен, и ожидал, что им вновь овладеют в любой момент. Однако, Мартелс, не вмешиваясь, дал ему расположиться по своему вкусу.
Некоторое время туземец просто отдыхал; но наконец, он произнес почти беззвучным шепотом:
— Бессмертный Квант, или дух, посланный Квантом, услышь меня.
Мартелс промолчал, хотя у него было глубокое неловкое чувство, что ему следует ответить, хотя бы для того, чтобы туземец продолжал говорить. Но очевидно, Тлам ничего иного, кроме молчания, и не ожидал. Повторив призыв, он продолжал:
— Я не имею ни малейшего понятия, почему ты прогнал меня от себя и сделал так, что меня изгнали из моего племени. Еще меньше я знаю, почему ты загнал меня, как жертву, глубоко в страну Птиц. Я не сделал ничего, чтобы заслужить твою ненависть; само мое безумие в твоем храме могло быть вызвано только тобой, о бессмертный, поскольку мои предки явно такого не одобрили бы. Скажи мне, чего ты хочешь? Что я сделал такого, за что должен умереть? Что за судьбу ты мне уготовил? Как мне исполнить твои желания? Ответь, бессмертный Квант, ответь, ответь!
Речь эта была не лишена достоинства, но Мартелс не мог дать ему ни ответа, ни надежды на справедливость. В свете собственных целей Мартелса Тлам находился еще ближе к положению жертвенного животного, чем он сам полагал. Ни у одного из них не было будущего, но ничто из возможных объяснений Мартелса не сделало бы это будущее светлее для Тлама. Мартелсу оставалось только хранить молчание.
— Бессмертный Квант, ответь мне, ответь! Что мне сделать, чтобы ты смягчился? Скоро Птицы услышат мои мысли, и возможно твои — или твоего создания. Тогда их Король схватит меня и будет пытать до смерти. Что мне ему отвечать? С какой целью мной овладели? Должен ли я умереть в неведении? Я не сделал, не сделал ничего, за что карают смертью!
Этот крик был уже стар, когда грабили Сиракузы. Ответом было — Ты родился — но давать его сейчас не стоило. В нем звучало слишком много обреченности, чтобы продвинуть предприятие Мартелса на шаг вперед, не говоря уже о том, чтобы удовлетворить Тлама; в данный момент лучше даже не подтверждать ни единым словом небезосновательное подозрение Тлама, что им овладели.
Однако, некоторые традиции не меняются. Тлам выкрикнул почти во весь голос положенный третий раз: