— Другого имени у тебя нет.
— А у тебя брата нет!
— По-твоему, я вру?!
— Врешь!
— Усохни! Иначе…
— И что? Что будет?!
— Лучше тебе не знать.
— А я хочу знать!
— …сейчас все выкипит! Видишь, мигает?
— Ты меня учить будешь?
— Буду! Меня мама всему научила! А ты…
Это с кухни. Туярыма и Айталын. Брат и сестра — два сапога пара.
Четыре сапога — две пары.
— …а как себя в гостях вести, мама тебя не учила?
На кухне загремело.
Мы с Кюном и ухом не повели. Мы были заняты. Набычившись, мы мерились взглядами. Распухали, расширялись. Два боотура, два безмозглых балбеса, готовых обменяться плюхами, вцепиться друг другу в глотку, а там и до оружия рукой подать. Это ведь прекрасно — быть сильным. Сильным. Очень сильным. Что тут думать? Вот ты, вот враг. Ты — хороший, враг — плохой.
Бей плохого! Бей, боотур!
Кюн. Зайчик. Сын дяди Сарына. Не враг. Хороший. Нельзя бить. Можно! Плохой! Сказал: я вру! Обидел. Как дам ему! Стол. Мешает. А вот и не мешает. Дотянусь…
— Дураки-и-и!!! Дураки дурацкие!
От визга у нас заложило уши. Дядя Сарын! Я помню, как он звал светлую Айысыт. Все чуть не оглохли, и Айысыт сразу примчалась. Нет, это не дядя Сарын. Это Айталын, моя младшая сестра. Ох, и визжит! — заслушаешься.
— Дураки! Оба!
И на два голоса:
— Усыхайте!!!
Трудно. Очень трудно. Усыхаю.
Вовремя девчонки объявились. Сам бы я не вернулся. Первый удар, и пошло-поехало, покатилось кубарем в пропасть Елю-Чёркёчёх. Были у дяди Сарына сын с дочерью, осталась у дяди Сарына одна дочь. Думаете, я хвастаюсь?
Я знаю.
Зайчик горой навис надо мной. Он хмурился, морщил лоб, растерянно моргал. Кто плохой? Где плохой? Куда подевался? Этот — плохой? Вроде, нет… Угрозы нет, драка откладывается. Что ж теперь делать? Все-таки усыхать?
Усыхать Зайчику не хотелось, но пришлось.
— Ты кто такой?! — подступила к нему Айталын, едва взгляд парня сделался осмысленным. — Ты что это творишь, а?
— Я?
— Ну не я же?!
— Я Кюн Дьирибинэ. Я сын Сарын-тойона, Первого Человека…
— Придурок ты, Кюн Дьирибинэ! Придурок, а не сын Первого Человека!
Я прямо залюбовался, глядя на кипящую от возмущенния сестру. И немедля огрёб свое, заслуженное:
— Ну ладно, Юрюн! Он с детства без мозгов! А ты?!
Случилось чудо: Зайчик смутился.
— Виноват, — он потупил взор. — Больше не буду.
— Точно?
— Ага.
— Точно-точно?
— Ну сказал же!
— Ладно, на первый раз прощаю. Из-за чего сыр-бор?
— Из-за Нюргуна. Юрюн нам про него все уши прожужжал. Хотели посмотреть…
— Хотели?
Лицо Айталын затвердело деревянной маской. Мне аж страшно сделалось.
— Ну да…
— Идите за мной.
В дверях «можжевеловой» спальни близнецы встали, как вкопанные. Будто на стену наткнулись. Айталын укрыла Нюргуна двумя одеялами — одного не хватило — но все равно зрелище было не из приятных. Огромная лапища безвольно свисала до самого пола. Торчала желтая заскорузлая пятка. Мокрые волосы закрыли лицо. И храп, словно Нюргуна душили злые духи.