Я забралась в большую, мягкую кровать, простыни были гладкими и уютными, и едва смогла сделать достаточно глубокий вдох, чтобы погасить лампы с двух сторон.
Но как только темнота поглотила мою комнату, я заплакала навзрыд — глубокие, задыхающиеся звуки, которые сотрясали меня и исчезали в открытых окнах, в звездной, поцелованной снегом ночи.
* * *
Рис не лгал, когда сказал, что я должна буду присоединиться к нему за завтраком.
Мои старые служанки из Под Горы появились в дверях на рассвете, и я бы не узнала милых темноволосых близняшек, если бы они не вели себя так, словно мы уже встречались. Я никогда не могла их разглядеть, лишь тени, их лица были сокрыты в непроницаемой ночи. Но здесь — или, наверное, без Амаранты — они были из плоти и крови.
Их звали Нуала и Керридвен, и мне было интересно, говорили ли они мне это когда-нибудь. И волновало ли меня это Под Горой.
Их вежливый стук разбудил меня — хотя ночью я почти не спала. На мгновение, я удивилась, почему моя кровать была такой мягкой, почему на горизонте вырисовываются горы, а не весенние травы и холмы… а затем все вернулось. Вместе с неустанно пульсирующей головной болью.
После второго терпеливого стука и последующих приглушенных объяснений за дверью о том, кто они такие, я вылезла из кровати и впустила их. И после ужасно неловкого приветствия, они сообщили мне, что завтрак будет подан через тридцать минут, и я должна принять ванну и одеться.
Я не стала спрашивать, был ли последний приказ лично от Риса, или же они сами это решили, ведь, без сомнения, я выглядела ужасно. Они разложили одежду на кровати и ушли, оставив меня купаться в одиночестве.
Мне очень хотелось провести в этой роскошной горячей ванне весь день, но слабая, бесконечно странная тянущая нить появилась в моей голове, прорвавшись сквозь головную боль. Я знала, чей это был зов — такое уже случалось в течение нескольких часов после падения Амаранты.
Я нырнула в воду по шею, изучая ясное зимнее небо, свирепый ветер, сметающий снег с близлежащих горных пиков… Никакого следа Его, никакого звука машущих крыльев. Но нить снова дернулась у меня в голове, в животе — призыв. Как колокольчик прислуги.
Громко проклиная его, я вылезла и надела одежду, которую мне оставили служанки.
И сейчас, шагая по залитому солнцем верхнему этажу, слепо следуя за этой невыносимой нитью, почти бесшумно ступая по полу из лунного камня в своих пурпурных шелковых туфлях, я хотела сорвать с себя эту одежду лишь из-за того, что она принадлежала этому месту, ему.
Мои персиковые, с высокой посадкой штаны были свободного покроя и собирались у лодыжек бархатными, ярко-золотыми манжетами. Длинные рукава верха были сделаны из тонкой шелковой материи и также собирались на запястьях, а сам топ доходил лишь до пупка, обнажая полоску кожи во время ходьбы. Достаточно тонкая ткань чтобы я предположила, что, если конечно Рис не решит замучить меня, бросив в зимнюю пустошь вокруг, то я не выйду за пределы согревающей магии, которая поддерживала это место таким теплым.