Княгиня взмахнула хлыстом, воздух, разрезанный им, скрипнул. Елизавета Борисовна закрыла лицо руками, и из груди её вырвался стон.
Старик-конюх всё также стоял на коленях и плакал, размазывая слёзы по лицу. Олицкая наклонилась к нему и, гладя по седой голове, сказала сквозь слёзы:
– Вставай, Анфимыч. Я ни в чём тебя не виню. Прости меня…
Старик поцеловал край её платья, поднялся и, не переставая плакать, побрёл прочь. Елизавета Борисовна утёрла платком слёзы и обернулась к Вигелю. Ей вновь удалось взять себя в руки, лицо сделалось каменным, а голос прозвучал твёрдо и величественно:
– Пётр Андреевич, прошу меня извинить. В этой кутерьме я совсем забыла поблагодарить вас. Кроме сына, у меня никого нет на этом свете. Вы спасли ему жизнь, и теперь я ваша должница навеки. Спасибо!
Вигель не нашёл слов, чтобы ответить, и лишь низко поклонился княгине. Она кивнула ему и направилась к дому.
– Королева… – прошептал Пётр Андреевич, глядя ей вслед.
– Ты прав. Здесь её так и зовут: наша императрица, – кивнул Немировский. – Рад тебя видеть, друг сердечный. Вовремя ты приехал. Прими и мою благодарность тоже. Если бы этот мальчик погиб, я бы не простил себе этого по гроб жизни. Хотя это верх безрассудства с его стороны – вот так одному уезжать! Я ведь предупреждал!..
– Даст Бог, он поправится. Доктор Жигамонт – большой кудесник. Я верю, он поставит князя на ноги.
– Надеюсь, – хмуро отозвался Немировский. – Что в Москве? Как Анна Степановна? Здорова?
– Всё благополучно. Николай Степанович, я привёз сведения, которые проливают свет на наше дело. Их добыл Василь Васильич, не подозревая, как нужны они нам. Мы, кажется, нашли убийцу.
– Вот как? – Немировский вскинул брови. – Вот так молодцы! Вот так хитрецы! Обскакали, значит, старика? – он улыбнулся. – Ну, рассказывай всё подробно, не томи!
Едва доктор Жигамонт показался в дверях комнаты Роди, Маша бросилась к нему и, схватив за руку, спросила:
– Что, доктор? Что? Как он? Умоляю вас, не молчите!
– Раны серьёзные, но я надеюсь на лучшее, – ответил Жигамонт.
– О, Георгий Павлыч, как это страшно! – Маша заплакала.
– Ну-ну, успокойтесь, пожалуйста, – ласково произнёс доктор, осторожно беря девушку под руку и отводя её от двери. – Тише, умоляю вас. Маша, вы не должны отчаиваться и опускать руки! Послушайтесь меня! Он будет жить, я говорю вам это наверное. И вы гораздо более поможете ему, если будете рядом с ним бодрая и улыбающаяся, нежели если будете рыдать о нём по углам, изводя своё любящее сердце и сердце вашего дедушки.
Маша подняла на Георгия Павловича блестящие от слёз глаза, вгляделась в его спокойное, худощавое лицо, обрамлённое редкими баками. Доктор смотрел на неё мягко, голос его был негромким и вкрадчивым.