– Елизавета Борисовна, спросите у него, почему ваш сын отправился на прогулку на лошади князя Владимира, – произнёс Николай Степанович.
Княгиня тронула Анфимыча хлыстом и, тщательно выговаривая каждое слово, повторила ему вопрос следователя.
Наблюдавший эту сцену Вигель поражался самообладанию Елизаветы Борисовны. Всего четверть часа назад её едва живого сына внесли в дом, теперь над ним «колдовали» доктор Жигамонт и Амелин, а эта женщина, облачённая в траур, с тёмными кругами вокруг холодных глаз, выдающими величайшую усталость, запавшими щеками и побелевшими, плотно сжатыми губами, самолично допрашивала своего конюха. Да и кто кроме неё мог допросить несчастного глухонемого, если никто не понимал его, кроме неё? И всё-таки эта неколебимая твёрдость была поразительна. Глядя на княгиню, Пётр Андреевич поймал себя на мысли, что очень хотел бы написать её портрет в эту минуту.
Когда юного князя вносили в дом, Елизавета Борисовна, увидев понуро бредущего за ним Амелина, вымолвила:
– Вот, оно как… И ты здесь! Что же, к лучшему… Если не поднимешь его, я буду знать, кого проклинать перед смертью.
– Проклинайте, ваше сиятельство, я ваших проклятий не боюсь, – прозвучал холодный ответ.
Княгиня поцеловала белую руку сына, сглотнула выступившие слёзы, поднялась и, прямая, как бронзовая стела, ринулась в конюшню. Вигель, едва успевший поприветствовать Георгия Павловича, и мрачный, как грозовая туча, Немировский последовали за ней.
– Лошадь Роди вчера захворала, – сказала княгиня. – Поэтому он взял Володину… Они часто менялись…
– Любопытно… – протянул Немировский. – Интересно, кому была уготована смерть на этот раз? Княгиня, кроме домашних, кто-нибудь знал о том, что Владимир уехал?
– Никто, – покачала головой Олицкая. – Я строго-настрого запретила говорить об этом.
– Если убийца не знал об отъезде князя Владимира, то можно предположить, что покушение было именно на него, и ваш сын пострадал случайно.
Лицо Елизаветы Борисовны вытянулось ещё сильнее, и она, с трудом сдерживаясь, ответила Николаю Степановичу:
– Вот что, господин Немировский, мне нет дела до того, кого хотел убить этот помешанный! Слышите вы?! Мне плевать на это! Мой сын едва не погиб! Он тяжело изувечен! А вы до сих пор ничего не сделали, чтобы избавить меня от этого кошмара! Вы! Лучший сыщик Москвы! Что проку в вашем опыте и чутье, если вы ничего не можете поправить! Если мой сын умрёт, то его смерть будет на вашей совести также!
– Мне кажется, я предупреждал, чтобы ваш сын постарался никуда не выходить в одиночестве, – заметил Николай Степанович.