– Вешайтесь, но только после моего ухода, – зло отозвался Пётр Андреевич.
– Эх, что ты жадно глядишь на дорогу… А ведь какая была баба! Кожа белая, глаза горят… Она меня презирала, а я только ещё больше её любил. Может, не будь она такой гордой хозяйкой, так и не взглянул бы… А тут как приворожила! Я себя презирать тогда стал… Решил ей отомстить. И пошли всякие Малашки, Парашки… Думал, она узнает, скандал устроит, кричать будет, плакать, как всякая баба, требовать… А я уж этим зрелищем потешусь. Так мне слёз её увидеть хотелось. А она даже не пришла. Ничем не выдала себя. Будто ничего между нами и не было, будто чужие. А в книжках-то про это ничегошеньки написано не было. Вот, как заставить сердце замолчать? Как от этой глупой любви избавиться? Я, когда сына своего сегодня увидал, так у меня что-то оборвалось внутри. Подумал, мёртвый он… Вроде и не знались мы, и за попом он, как собачонка, бегал, в Боженьку верил… А Боженька с ним вон как! А так мне горько стало! А в усадьбе с нею глазами встретились… Лежит наш сын раненый, и мы над ним стоим. И смотрим друг на друга. С ненавистью! И для чего, спрашивается, жизнь прошла? Моя жизнь?! Уеду я отсюда, вот что… Не хочу их всех видеть больше…
Вигель слушал Амелина вполуха, думая о том, куда теперь отправился Немировский, и не сделалось ли ему худо в дороге, как со злорадством предсказал Всеволод Гаврилович…
– Ох-ох-ох, что ж это в доме нашем творится-то… Правильно Ляксей-то Львович сказывает: кара Господня не иначе! Что ни день, то поминки. Молодого-то князя насилу живого принесли – глянуть больно… – всхлипывала кухарка Фоминична, снимая пробы с приготовляемых к обеду блюд. – И зачем я готовлю всё это? Прежде хоть к обеду собирались, а нынче все по своим комнатам сидят, барская пища челяди идёт…
– Что ж в этом плохого? – рассеянно отозвался Жигамонт, наливая уже третью по счёту чашку кофе. – Пусть люди едят. Разве ж жалко?
– Жирно им больно такие кушанья есть. Простым людям и пища простая нужна, не то вон пузо-то развратится от таких угощений, а потом иного не захочет, – буркнула Фоминична. – Вот, вы барин полчаса уж сидите да кофий пьёте. Хоть бы пообедали! Хотите, я вам котлеток подогрею? Или щец?
– Не хочу, Фоминична, я не голоден.
– Эх! Одно слово, баре!– вздохнула кухарка. – Дашка ещё запропала куда-то…
– И никуда я не пропала, – Дарья вошла в кухню, водя округлыми бёдрами.
– Ох! Поглядите на неё! Совсем стыд потеряла! – рассердилась Фоминична. – Возьми лучше морсу клюквенного да снеси Родиону Александрычу. Ему теперь кисленького-то хорошо будет.