Подходя к дому, Николай Степанович увидел вдалеке быстро удаляющуюся фигуру. Прихрамывающая походка не оставляла сомнений: это был Всеволод Гаврилович Амелин…
У дверей чулана, где была заключена преступница, стоял доктор Жигамонт.
– Я знал, что вы придёте, – сказал он, увидев Немировского.
– Самоубийство?
– На руках ссадины… Думаю, имела место борьба.
– Значит, убийство. Я так и думал. Эта девица не отказала бы себе в последней радости: опозорить это семейство. Что здесь делал Амелин?
– Амелин? Я его не видел…
– Странно, – Николай Степанович вошёл в чулан. В углу, на топчане лежало покрытое белой простынёй тело. Следователь огляделся и уточнил: – Записки, разумеется, тоже нет?
– Конечно.
Немировский щёлкнул пальцем по крышке тавлинки и вздохнул:
– Идёмте, доктор… Выпьем с вами кофейку.
– Вам бы не следовало теперь кофе пить.
– Хорошо, хорошо. Тогда чаю. Чай вы мне пить не запретите, Георгий Павлыч?
– В разумных количествах.
– Разумность, доктор, везде нужна…
На кухне, вопреки обыкновению, ничего не скворчало и не дымилась. Фоминична сидела за столом и пила с блюдца чай.
– Уйду я из этого дома, – сообщила она вошедшим господам.
– Что так? – полюбопытствовал Немировский.
– Оглашенные все… Нынче, вон, один с крыльца выскочил – едва с ног не сшиб, а у самого морда в крови… Страсть-то какая!
– И кто ж это таков был?
– Да известно кто… Антихрист этот, лекарь наш… Вот, говорила барыне: гнать его надо! Ведь истинный антихрист, прости Господи! Нешто бабка наша с хворостями не совладает! Выскочил! Ишь! Глаза бешеные! Морда в крови! Антихрист, одно слово…
Немировский посмотрел на Жигамонта:
– Ну, вот, и найдены разгадки всех тайн Мадридского двора!
Георгий Павлович нервно передёрнул плечами и закурил трубку. Николай Степанович уселся за стол и с улыбкой обратился к кухарке:
– Пока вы не ушли, дорогая Фоминична, может быть, вы всё-таки не откажете напоить нас с доктором чаем?
– Для хороших господ у меня всегда всё готово, – кивнула Фоминична. – Может, покушать желаете?
– А и то не помешает!
В саду почти стемнело. Ася стояла на пороге беседки в кремовом платье с оборками, и ветер колыхал пряди светлых, слегка вьющихся волос, выбившихся из причёски. Лицо её невозможно было различить в сумраке, но Вигель догадывался, что на нём теперь разлита та милая, радостная улыбка, которая так понравилась ему с первого взгляда.
Они разговаривали уже четверть часа о самых различных предметах, а Пётр Андреевич всё никак не мог подступить к делу, ради которого искал Асю.
– Слышите, соловьи поют? – спросила она мягким, негромким голосом.