Алексей Львович Каринский медленно листал семейный альбом, составляемый им в течение всей жизни. Под потёртым кожаным переплётом была собрана вся его жизнь: письма его и к нему, фотографии, рисунки детей и жены, засушенные цветы и листья, бережно хранимые последней, записки, дневники…
Каждая мелочь пробуждала в старике воспоминания о давно минувших годах, о людях, с которыми сводила жизнь, и которых уже давно не было на свете.
Только что он беседовал с женой Володички. Милая девочка, правда, кажется, не очень образованная. Но откуда бы взяться серьёзному образованию? Её отец, купец, считал его излишним для молодой девушки. Да и для сыновей тоже. Пусть бы дело своё знали, а чужое без нас управят… Но мила. Бель флёр>28… И Володю любит. А это самое главное. Недостаток образования – дело поправимое. А, может, и не так нужно оно? Современные девицы, начитавшись умных книг, заняты разной чепухой… Никакой наивности не остаётся в них, одна лишь антитюда>29 да аплон>30… А, впрочем, откуда ему, Каринскому, знать, каковы нынешние барышни? Когда он видел их в последний раз?
На новой странице альбома Алексей Львович обнаружил открытку с изображением Иоганна Штрауса и программку концерта в Царском Селе. Жена была очарована приезжим музыкантом, некоторое время эта открытка стояла в её комнате на комоде, вставленная в изящную рамочку. Ах, какие дивные были вечера в Царском! Какая дивная музыка звучала! Се манифик>31…
Каринский постучал пальцами по столу, вспоминая мотив полюбившегося вальса, и улыбнулся. Вот бы свозить Машеньку в столицу, показать ей места своей молодости… Ведь она так мало видела! Но стар, стар Алексей Львович. Не по летам ему уже такая поездка. Если бы хоть жив был кто-нибудь из старых друзей. Но нет, они давно спят вечным сном…
– Счастлив, кто долго жил и дожил до того,
Что празднует он день рожденья своего
Пред собственным судом и ближних не краснея;
Кто днями, как плодом обильным, тяготея,
Дать промыслу готов отчёт в прошедшем дне…>32 – вздохнул Каринский, откидываясь на спинку кресла.
В этот момент в комнату вбежала Маша с раскрасневшимся лицом, по которому Алексей Львович тотчас понял, что случилась какая-то беда.
– Господи, дитя моё, что с тобою? На тебе нет лица!
Маша опустилась перед стариком на колени и, уронив голову, заплакала. Каринский погладил её дрожащей рукой по голове:
– Душечка, Машенька, успокойся ради Христа… Я не могу видеть твоих слёз… Расскажи мне, что случилось? Не молчи! Тебя кто-то обидел?
Маша подняла заплаканное лицо и, не глядя на деда, выдохнула: