– Он решил стать монахом, дедушка… Он оставляет нас… Он меня оставляет!
Алексей Львович промокнул платком лоб, не сразу найдясь, что ответить. Как же это не заметил он, не догадался… Искал внучке жениха, и не видел, что её сердце уже занято… Бедная девочка!
– Милая моя, ангел мой, я не знаю, что сказать тебе… Я понимаю, что любые утешения тебе сейчас покажутся глупыми и бесполезными… Но ты не должна так казниться. Всё проходит в этой жизни. Пройдёт и это. В конце концов, Родя мог погибнуть, но, слава Богу, остался жив. И мы должны быть счастливы уже этим… Он мог покинуть нас навсегда, подумай… А уход в монастырь… Тебе больно, я понимаю. Но это всё же не так страшно. Прими его решение и успокойся.
– Я тоже в монастырь уйду, дедушка…
– Не спеши с решениями, ма афан… Всё перемелется… Успокойся, ангел мой, успокойся… – говорил Алексей Львович и чувствовал, как слёзы катятся по его морщинистым щекам.
Потёртый баул стоял в углу. Амелин окинул опустевшее пространство пристальным взглядом. Кажется, ничего не позабыл. Да и что нужно было? Врачебный ларчик, брульон с нужными записями, смена белья, кое-что из одежды, сапоги новые, мыло, калач, сваренные вкрутую яйца и холодная курица на дорогу, фляга… Прежде большую часть баула занимали книги, заботливо укладываемые на самое дно, но книги были безжалостно сожжены в печи, и теперь баул казался непривычно лёгким и пустым.
В комнату на цыпочках вошла Малаша:
– Что же, Всеволод Гаврилович, уезжаете от нас?
– Уезжаю, Меланья, – сухо откликнулся Амелин, ковыряя в зубах жёлтой зубочисткой.
– На кого же вы это болезных оставляете?
– Гришка сперва за меня останется. Он малый способный, я его обучил кой-чему. Готовый фельдшер. А там, гляди, их сиятельство другого доктора найдут.
– Куда же вы это поедете? – спросила Малаша, утирая снятым с головы платком глаза.
– А чёрт знает! К чёртовой матери…
– Что же вы это говорите… Грех! – девушка перекрестилась.
– Слушай, Меланья, уйди ты с глаз моих долой! – обозлился Амелин. – Надоели мне твои причитания! Хочешь, пойди в церковь свечку за меня поставь! Только отстань!
– Злой вы, Всеволод Гаврилович. Доброго пути вам. Не взыщите на нашу безграмотность… А свечку я за вас поставлю и молиться буду, хоть вы и не веруете.
– За упокой сразу поставь! – вскрикнул Амелин. – Чтоб мне не мучиться! Ступай же ты, наконец, к чёрту!
Малаша вздохнула и ушла.
Вот ещё не видели… Девчонка сопливая, а уж глядит так, точно всё знает, как на больного… И ведь дома-то ей житья не будет, по щекам всякий день хлещут за то, что опозорила, а в ноги не бросится, чтоб взял её с собою, раз уж девичьей чести лишил. Не ревёт даже… А, главное, что за народ бабы – ничего-то втайне сохранить не могут! Прислуживала она Всеволоду Гавриловичу, получала за это свою копеечку, и ладно: для чего ж было выносить, что не только прислуживала, а ещё и жила с ним? Причём своею охотой жила! А вид такой стала делать, будто бы в жертву принесла себя, точно неволил её Амелин… Молиться будет! Чума бубонная! О себе помолись! Дура деревенская…