– В таком случае, может, и вам стоит сменить обстановку, уехать куда-нибудь, развеяться? Погостить у кого-нибудь? Есть же у вас друзья…
– Да какие у меня друзья! – вздохнула Елизавета Борисовна. – Никого у меня нет… К тому же я не могу оставить хозяйства. Мы давеча виделись с Арсением Григорьевичем, с Надиным отцом… Кто бы мог подумать, что роднёй станем! Он человек суровый, так я его сюда пригласила, чтобы уж породниться и всякие вопросы утрясти. Хотим мы с ним маслобойню наладить, а там может и фабрику какую. Ведь столько же можно доброго сделать, когда с умом взяться! Столько богатства у нас, а мы мимо проходим. Немцы бы чего уж натворили! А нам вроде незачем, катится всё само собою, а нам шевельнуться лень.
Жигамонт заметил, как заблестели глаза княгини, стоило ей оседлать своего любимого конька. Нет, эта женщина не пропадёт. Она боец, у неё есть идея, есть дело, в которое она верит, и это будет держать её. Но Олицкая вдруг снова помрачнела:
– Вот, думаю только, добро: потружусь я ещё лет десять, пусть двадцать даже (в моём роду все долго живут), а ведь всё одно помирать, и куда всё? Разве Арсения Григорьевича дети возьмутся. Или же Володины подрастут да хозяйствовать надумают…
Елизавета Борисовна запрокинула голову, посмотрела на ясное в редких облаках небо:
– Милый доктор, а всё-таки страшно стареть… Я намедни представила себе свою старость. Пустой дом, старуха, сидящая за расходными книгами, уже ослабевшая умом, памятью и здоровьем, а потому не успевающая за всем следить, мерзавец-управляющий, пользующийся этим и ворующий… И, вот, хозяйство начинает разваливаться вслед за хозяйкой, которая этого не замечает… Жуткая картина, не правда ли?
– Не нравится мне ваше расположение духа, – очень серьёзно сказал Жигамонт.
– А уж мне как не нравится! – усмехнулась княгиня. – Никогда ещё мне так тяжело не было. Всё бодрилась… Вот, если бы вы могли остаться, милый Жорж…
Доктор вздрогнул, поправил галстук:
– Вы же знаете, Елизавета Борисовна, что я не могу оставить свою практику, своих пациентов.
– Тех, что лечатся, по вашему выражению, от скуки? – спросила Олицкая. – Я думаю, они прекрасно обошлись бы без вас. Но простите меня! Это уж я сдуру сказала вам. Я понимаю, что ваша жизнь – в Москве, что вы не можете изменить её из-за того, что на меня напала такая причуда. Но, по крайней мере, милый Жорж, навещайте хотя бы иногда вашу Лизхен. Помните, вы меня так иногда называли в письмах, в Карлсбаде?
– Я буду приезжать к вам так часто, как только позволят мне мои обстоятельства, и писать гораздо чаще, чем прежде, – пообещал Жигамонт, крепко пожимая руку княгини.