– Но зачем им это?
– А хотя бы из мести! Представь, что некогда князь Владимир чем-то сильно насолил Лыняеву. Может быть, это и была та тёмная история, которую нам нужно раскопать. И тот решил отомстить. И ему, и его ближайшему другу-поверенному.
– А старый князь?
– А ты исключаешь, что старик мог умереть и сам? Что его как раз и не собирались отправлять на тот свет, а просто так вышло? Лыняев – человек жестокий, завистливый и скользкий. К тому же умный, изворотливый. Такой способен на всё. А несчастную, безумную жену ему легче лёгкого было использовать в своих целях.
– Значит, вы подозреваете Лыняева?
– Я подозреваю всех в этом доме, кроме, пожалуй, старика Каринского и его внучки. Но одних больше, других меньше. Лыняев мне не нравится.
– Всех… – протянула Ася, переступая на мысках по мягкому ковру. – И священника?
– И священника тоже. Ношение рясы ещё не означает невинности. Священнослужители – такие же люди, как и все. С такими же страстями. Разве доказано, что у отца Андроника не могло быть причин мстить за что-либо семейству Олицких? Нет, не доказано. Значит, и версии этой я исключать не могу, – Немировский постучал пальцами по крышечке тавлинки и резюмировал: – Итого, подозреваемых на возу не уместить, а улик днём с огнём не наскрести… Вот, и ломай голову…
Ровно в полдень грянули колокола на всех московских церквах, затеяв дивную перекличку от окраины до окраины, переливами. Густо басили тяжёлые, большие колокола, звонко подтренькивали им маленькие. О, дивное колокольное многоголосие! Нет тебя чуднее во всём свете!
– Стой! Стой! – крикнул Романенко извозчику, схватив его за плечо.
– Тпру! – лошадь остановилась.
Василь Васильич поднялся, снял фуражку, и, бросив в неё перчатки, перекрестился размашисто и замер, вслушиваясь в колокольный перезвон. Его бирюзовые глаза заблестели восторженно, а тёмные волосы разметались по лбу.
Илья Никитич привстал следом, комкая в руках картуз и спешно дожёвывая кусок яблока, оставшуюся часть которого он проворно спрятал в карман. За эти несколько дней Овчаров всей душой привязался к московскому коллеге, оказавшемуся не только великолепным знатоком своего дела, но и человеком весёлым, простым, лишённым начальственной заносчивости.
Несмотря на все усилия сыщиков, выведать о судьбе семейства Палицыных удалось крайне мало. В Староконюшенном их помнили лишь несколько человек. Жалели их, отзывались, как о людях богобоязненных и совестливых. Пожилая вдова булочника, Агафья Самсоновна, бывшая доброй приятельницей Глафиры Егоровны Палицыной, долго рассказывала о ней, её муже и сыне. Она говорила так долго, так часто отвлекалась на посторонние предметы, что Овчаров уже не находил себе места, ёрзал на стуле, вертя в руках очередную баранку, которыми вдова угощала гостей. Василь Васильич же, кажется, вовсе не устал слушать старуху, мило улыбался, кивал головой.