Ели халву, да горько во рту (Семёнова) - страница 67

– А что же она?

– Она ценила его отношение, дорожила им… Должно быть, поэтому так горька ей эта потеря. Простите, доктор, я, в самом деле, не люблю подобных тем. К тому же я мало осведомлён.

– Что ж, воля ваша, – улыбнулся Жигамонт. – Я вижу, вы занимались фехтованием?

Родион слегка покраснел:

– Да… Просто поддерживаю форму… К тому же успокаивает… Прежде мы с Володей часто, шутя, скрещивали шпаги…

– Может быть, мне составить вам компанию? – прищурился доктор.

– Вам? – удивился юный князь.

– Я некогда тоже имел большую любовь к этой забаве. Всё-таки фехтование – большое искусство, сродни танцу. Почти поэзия! Признаться, я не прочь был бы немного размяться после этакой ночи.

– Буду счастлив, доктор! – Родион протянул Георгию Павловичу вторую рапиру.

Жигамонт проворно снял сюртук, расстегнул жилет и занял позицию. Юный князь ринулся в атаку. Доктор с лёгкостью отразил её и заметил, покачав головой:

– Вы шпагой тычете наугад, а нужно соблюдать тактику. У вас же не палка в руке.

Поединок продолжился, и через десять минут остриё рапиры доктора коснулось груди Родиона.

– Боюсь, вы убиты, Родион Александрович, – сообщил Жигамонт, тяжело дыша. – Однако ж и я запыхался. Отвык, отвык…

– Поразительно, – восхитился юный князь. – Я и не думал, что доктора могут столь хорошо владеть шпагой.

– А что ж прикажите? Только скальпелем? – пошутил Георгий Павлович. – Кстати, и я не чаял встретить семинариста с рапирой!

– О, нашего брата можно и с чем почище встретить, – рассмеялся Родион.

– А что ж, случись вам вступить в настоящий поединок, так и убили бы?

– Не могу вам ответить, дорогой Георгий Павлыч. Если бы речь шла лишь о моей жизни, я предпочёл бы расстаться с нею, нежели отнять во имя её спасения жизнь чужую. Я бы не поднял меч для своей защиты… Но если бы речь шла о другом человеке, то я обязан был бы вступиться… Но не дай Бог, чтобы такое случилось. Слишком велик грех!

Жигамонт с любопытством смотрел на молодого человека. Лицо последнего вдруг сделалось сосредоточено, а взгляд отстранённым. Родион расстегнул сорочку, подставляя разгорячённую поединком грудь ветру, и, помолчав, спросил неожиданно:

– Скажите, доктор, для чего, по-вашему, следует жить?

– Полагаю, что не ошибусь, если скажу, что у каждого на этот предмет своё мнение.

– Правда. А у некоторых его не оказывается, и они решают, что жить не для чего. Доктор, что должно быть в душе у человека, чтобы он так решил? И воплотил это страшное решение, как мой брат?

– Это вопрос не ко врачу, Родион Александрович. Спросите меня, как работает сердце человека, его печень, желудок, и я отвечу вам подробнейшим образом, но о душе мне ничего не ведомо. Душу нельзя препарировать, разобрать на молекулы, изучить под микроскопом. Её один только Бог знает.