Деревню миновали в объезд, пересекли речушку по деревянному мостку и оказались возле большого деревянного строения. Княгиня остановилась.
– Эта наша больница, – сказала она. – Для крестьян. Собственное моё заведение. Я его скоро как двадцать лет устроила.
– В высшей степени, нужное дело, – одобрил Жигамонт.
В это время на крыльце показался человек лет пятидесяти. Среднего роста, неопрятный, с давно не стрижеными волосами и заросшим щетиной лицом, он был одет во фризовую рубаху, потёртый жилет и белый, местами выпачканный халат, о полу которого вытирал руки.
– Ба! Ваше сиятельство собственной персоной! – хрипло сказал он.
– Здравствуй, Амелин! – приветствовала его княгиня.
– И вам не хворать, Елизавета Борисовна. Не ждал вас. Думал, дома вам занятий достаточно. Мрут у вас люди-то. А я Борису Борисовичу говорил, что сердце беречь надо…
– Ты скажи лучше, нет ли среди мужиков каких болезней?
– Так всяческие встречаются. Да что им поделается? Мужик – не барин, на нём скорее шкура рубцуется. Эпидемий сей год не предвижу, так что не извольте беспокоиться.
– Чаем-то не угостишь, эскулап?
– Отчего не угостить? Проходите в дом, – равнодушно пожал плечами Амелин, громко сморкнувшись в измятый платок.
Жигамонт помог княгине спуститься на землю и поднялся вместе с нею на крыльцо.
– Познакомьтесь, Георгий Павлыч, наш лекарь, Всеволод Гаврилович Амелин.
Амелин протянул жилистую, крупную кисть с желтоватыми ногтями:
– А вы, надо понимать, коллега из Москвы? Я намедни был в усадьбе, так мне про вас сказывали. Что ж, рад. Хоть посмотрю на знающего человека в нашей глуши. Да-с… В Москве-то я давненько не был. Стоит златоглавая-то? А, впрочем, куда ж она подевается. Небось, все церквы трезвонят, а в них пьяный народ стоит, пониже спины почёсывается…
– Это вы Белинского теперь цитируете?
– Угадали. Его. Великий человек был! Настоящий человек среди полулюдей! Было бы поболе таких, так уж всё бы устройство на инакие рельсы поставили! А церквы я бы все прикрыл да в больницы для бедных превратил. Пользы больше было бы! Тысячи людей мрут от ничтожных болезней, потому что у них нет денег лечиться, просто питаться нормально, крыши над головой нет! А эти жирные туши кадят в своих церквах и поют славу деспотизму!
– Всеволод Гаврилович, вы, кажется, чаем нас угостить собирались, – резко заметила княгиня.
Амелин, приволакивая правую ногу, вошёл в дом. У печи сидела юная крестьянская девушка с длинной русой косой и стыдливым румянцем на щеках с детскими ямочками. Она быстро поднялась, поклонилась княгине.
– Малаша, подай самовар и что там у нас ещё есть! – велел ей Амелин, садясь за стол и приглашая к тому же гостей.