К выстрелу Грут уже готов; обеими руками он держит молот вертикально перед собой. Он изменил конфигурацию молота, и тот теперь генерирует защитный энергетический барьер.
Барьер останавливает луч. Происходит вспышка, и энергия рассеивается по узкому зеркальному коридору. Отполированные пластины, покрывающие стены, пол и потолок между Грутом и Часовым, с оглушительными хлопками разлетаются вдребезги, будто стеклянные, открывая всю внутреннюю начинку и вентиляционные каналы нижней палубы.
Обратная взрывная волна от собственного оружия сотрясает Часового, и Грут пользуется этим, переключая молот в режим максимальной энергозагрузки и нанося очередной удар.
На этот раз молот бьет Часового в челюсть, сшибая голову набок. Кинетическая сила удара такова, что робот вновь летит через весь коридор.
К несчастью, теперь на его пути оказываюсь я, и он увлекает меня за собой.
– Я есть Грут! – в ужасе кричит Грут.
Ответить я не могу – слишком занят получением тяжелой контузии с последующей отправкой высокочастотного сигнала тревоги. Настолько высокочастотного, что мне даже стыдно.
Мы с часовым летим через разрушенный зеркальный коридор и попадаем прямиком в темную пасть переднего моторного отсека.
Дорогой читатель, ты помнишь те узкие мостики, о которых я рассказывал? Да-да, те самые, без перил.
Так вот, мы как раз летим по такому, кувыркаясь (при этом Часовой регулярно оказывается на мне). Внизу разверзлась настоящая бездна. В темноте лампочки приборов моторного отсека напоминают огни далекого ночного города.
Падение неизбежно. Мы соскальзываем с мостика.
Я лечу вниз.
Кто-то хватает меня за левую руку и не дает упасть. Хватка столь сильна, что мой локоть едва удерживается в суставе.
Я смотрю вниз. В тысяче метров подо мной двигатели и импульсные подстанции похожи на крыши домов с высоты птичьего полета. Я понимаю, что буду падать долго, а при приземлении разобьюсь в прах. Внизу, крошечные, меньше муравья, инженеры замечают меня и кричат что-то, что мне никак не разобрать.
Пропасть подо мной вселяет ужас.
Я смотрю вверх. Правой рукой Часовой цепляется за мостик, а левой удерживает меня. Приказ охранять меня любой ценой никто не отменял.
Мой верный и требовательный читатель, в эту секунду я даже испытываю к Часовому благодарность, признательность. Да, он всего лишь подчиняется приказу, но он защищает меня. Это написано на его угрюмом лице. Он хочет меня спасти. Ему нужно спасти меня, иначе он не выполнит свои обязанности.
Но хватка его правой руки ослабевает.
Один палец соскальзывает.
Затем другой.