Старичок вернулся с ботинками, и мы оставили Эрвина в покое.
— Он с неделю тут, — охотно рассказал владелец мотеля, уже упрятав под стойку мою купюру. — Костюм приличный, но пьёт постоянно. Видать, случилось что-то в жизни… Нет, посетителей не было, о себе ничего не говорил… А вы из полиции? — вдруг испугался он.
— Нет, я частный детектив. Но копы теперь ответят на кое-какие вопросы. Не волнуйтесь, вас я не впутаю.
Я посмотрел на часы: половина третьего ночи — уже скоро можно было наведаться в семнадцатый участок и встряхнуть этих недотёп. Единственный человек, к которому я мог обратиться, прибывал на службу к восьми.
— Как проснётся, сразу звоните мне, — я всучил старичку визитку вместе с очередной купюрой.
В ожидании нового такси я нашёл торговый автомат с шоколадками и смартфонами — здесь и отоварился Эрвин. И всё же до утра ничего нельзя было сделать — оставалось переждать дома.
Через час я вошёл в свою квартирку, вдохнул привычный лекарственный запах — этажом ниже была аптека — и развалился в кресле у письменного стола. Затем достал из ящика древние бумаги со следами от кофейных кружек и почувствовал себя в кругу семьи. То самое дело…
20-й год, спальный район Уайт-Плейс. Некоего Стэнли Мэннинга нашли в собственной квартире в луже крови и с простреленной головой. Суицид?
Возьмите обычного клерка, снабдите его скучным досугом, приправьте банальными пороками, а потом выстрелите ему в голову через рот, бережно уложив на ковре посреди гостиной — кусочек мозга там, осколок черепа здесь…
Смерть маленького человека — это совсем не интересно, пока не узнаёшь, что у него никогда не было оружия — и вот ты смотришь на пистолет, как на deus ex machina, очевидное вмешательство с неизвестным мотивом, и понимаешь, что стоишь на верхушке айсберга…
Убеждаешь начальство, что это убийство — они смеются, тыкают носом в сделанные спустя рукава экспертизы, потом угрожают выговорами. Но ты идёшь наперекор всему, и однажды дома тебя подстерегает профессиональный убийца. Он скручивает тебя сзади, подносит к горлу нож, а к уху — телефон, из которого доносится следующее:
— Любая жизнь имеет цену. Не сбрасывай свою цену, или сделка станет слишком выгодной.
Я до сих пор слышу этот шёпот, фоновые помехи из динамика, чувствую кожей шеи дыхание убийцы и кромку лезвия — и проклинаю себя за то, что по молодости струсил. Дело Мэннинга закрыли, и с тех пор не было дня, чтобы я не жалел об этом.
Тогда в моей жизни была женщина, но это скучная и печальная история. Вскоре я остался наедине со своим грузом. Видимо, навсегда.