Хороший у Фибиха френч, подумал Эссен. Английский, такие появились в пятнадцатом и весьма ценились околовоенной публикой – земгусарами, агентами по снабжению, репортерами газет и представителями Красного Креста. За годы войны их развелось несчитано… И ботинки английские, с высокими, в бутылочку, жесткими крагами на медных пряжках, и фуражка шоферская – хромовая, со сдвинутыми выше козырька очками-консервами. На шее белый пилотский шарф; Фибих еще перед набегом на Зонгулдак выменял его у Корниловича на две бутылки голицынской марсалы. Не флотский врач, а спортсмэн, столичный щеголь. Интересно, на кой черт он так вырядился?
– И что же «нам здесь не…», Семен Яковлевич? – осведомился Велесов. – Может, это о ваших однокашниках, из питерских социал-демократов? Так их здесь нет, и не скоро появятся!
Физиономия Фибиха налилась кровью, он замахал на Велесова руками, не в силах справиться с очередным приступом кашля.
– Оставьте вы его, Сергей Борисыч! – с досадой сказал Эссен. – Не видите, человек слова выговорить не может, а вы его пытаете! Вот, Семен Яковлевич, промочите горло. У нас тут пылища…
Фибих сцапал фляжку, сделал два глотка – под кожей заходил длинный кадык.
– Надеюсь, доктор все же удосужится объяснить, за каким рожном он притащил на военный объект подданного враждебного государства, да еще и с фотоаппаратом? – неприятным голосом спросил Велесов. – Не знаю, как у вас, а в наше время это называлось «пособничество шпионажу» и каралось соответственно!
– Вот! – взвизгнул Фибих. Он справился с кашлем и теперь указывал на Велесова пальцем. – Вот такие, как вы, и зажимают свободную прессу! Я-то, наивный, верил: через сто лет от черносотенной заразы и духу не останется! Так нет: гадите, топчете ростки свободы!
И снова закашлялся.
– Вы глотните еще, Семен Яковлевич, – посоветовал Велесов. – А то, не ровен час, задохнетесь. Кому тогда за ваши дела отвечать – Пушкину? Англичанина-то не тронь, он некомбатант! А вы – офицер, присягу давали, стало быть, понимать должны. Вашего брата, шпиёна, и за меньшее вешают…
– Ну-ну, Сергей Борисыч, не перегибайте палку, – укоризненно покачал головой фон Эссен. – Никто нашего доктора ни в чем не обвиняет. Ну какой из англичанина шпион? К нему и жандарм приставлен…
– Жандарм этот – олух стоеросовый. Ему велели ходить за репортером – он и рад стараться. А про фотоаппарат он понятия не имеет, не знает даже, что это за штуковина такая. Блэксторм у него под носом может хоть форты снимать, хоть пороховые погреба, хоть наши гидропланы, а он и слова не скажет! Я бы, Реймонд Федорыч, отдельно поинтересовался, сколько ему отстегнули за такую непонятливость?