И почему же так хочется продлить этот миг, остановить его, растянуть, – что такого особого в нем, по какому праву требует он этого для себя? Миг, когда качели, выбросив в свою верхнюю мертвую точку, полностью распускают все путы, которыми ты связан невидимо с тысячами и тысячами таких же, как сам, разжимают тиски центростремительного бешеного движения и оставляют наедине с собой, наедине лишь со своим; есть у тебя это свое? Если нет, что тогда? Может ли быть так, что нет? Если может, то что, в свою очередь, тогда, вот тогда, когда нет?
* * *
Ужинать в конце концов сели все-таки на кухне.
Пришли туда, начали было собирать посуду, и, велика же сила привычки, странно показалось тащить все в комнату, накрывать стол в комнате, а не здесь – без всякого праздничного повода. Ну, открыли бы дверь к бабушке – что, разве бы она действительно была с ними? Нет, чего хитрить. Они за столом, она у себя в постели. Уж лучше на кухне, чего там. Для ужина в комнате душе недоставало события, чувства торжественности.
Уже пили чай – по-вечернему жидкий, чтобы не напала бессонница, уже на столе, кроме чашек, сахарницы да вазочки с вареньем ничего не осталось, когда в прихожей раздался звонок. Все недоумевающее переглянулись. Не ранний был час. Никого не ждали. Кто это мог быть?
– Может быть, твой вернулся? – с нажимом на «твой» высказала матери свою догадку Аня.
И всем, и Лиде тоже, показалось, что это единственно правильное предположение. Таким, как Евгений Анатольевич, бывает нужно и дважды, и трижды разбить себе нос, прежде чем они окончательно поймут, что перед ними стена.
– Сидите, я сама, – встала Нина Елизаровна.
Лида с Аней услышали щелк замка, дверь открылась, но вместо одного мужского голоса, как они ожидали, раздались два, и эти голоса заставили их тут же подхватиться со своих мест и броситься в прихожую.
Там уже, переступив порог и прикрыв за собой дверь, стояли Миша и Андрей Павлович. Причем Миша впереди, а Андрей Павлович позади, поддерживая Мишу за локти, словно бы он прикрывался им как щитом.
– Ах, женщины, ах, женщины! – увидев Лиду с Аней, вместо приветствия, с обычной своей веселой. напористостью, проговорил Андрей Павлович. – Что же это вы молодого человека на улице морозите? Нехорошо. Подкатываю к подъезду, никто не ждет, не встречает, вдруг – ба! знакомые все лица! Нехорошо.
– Мишка! Ты возле дома здесь был? – удивленно воскликнула Аня. – Что ты здесь делал?
Миша будто не услышал ее вопроса.
– А мне сказали, что ты себя плохо сегодня чувствуешь…
Он, как и Андрей Павлович, не поздоровался ни с нею, ни с Лидой, но в отличие от Андрея Павловича, как-то уж слишком, пожалуй что, лихорадочно оживленного, он, наоборот, был словно бы заторможен, напряженно, неестественно деревянен.