— Нет уж, я только что с репетиции, с меня на сегодня хватит. Настя, — Дмитрий поднял на нее свои черные глаза, и Настя почувствовала, как ее успокоившееся было сердце опять бешено заколотилось, — хочу вас спросить. А что вам так нравится в цыганской музыке? Не зря же вы ее слушаете целыми днями, если Фарид меня, конечно, не обманывает.
— Не обманывает, — медленно ответила Настя, — мне действительно очень нравится эта музыка. Я только не могу сразу объяснить, почему. Как будто она трогает какие-то струны моей души, которые до этого оставались в покое… Вы меня понимаете?
— Как будто да, — Дмитрий внимательно смотрел на нее.
— Что за разговоры пошли! — возмутился Фарид. — «Струны души»! Разве девушка с зелеными волосами может произносить такие слова? Ты должна сказать проще: «Это круто, меня это цепляет!»
— Прекрати, Фарид, что ты Насте слова не даешь сказать. Мне совершенно понятно это отношение к цыганскому искусству, другое дело, что я сам его не разделяю.
— А почему? — спросила Настя. — Неужели вам совсем не нравится то, чем вы занимаетесь?
— Ой, — вздохнул Дмитрий, — это грустная тема, которой я не хотел бы касаться сегодня. Поговорим как-нибудь в другой раз. Если этот другой раз случится, — философски добавил он.
— Случится, — твердо ответила Настя и смело подняла глаза на Дмитрия. Их взгляды встретились, и на несколько мгновений Настя окунулась в удивительное ощущение абсолютного внутреннего покоя. Ей показалось, что и Дмитрий почувствовал то же самое. Хотя, может быть, она ошибалась.
А потом Дмитрий весело спросил, как обстоят дела у Фарида с выставкой. Фарид, посмеиваясь, отвечал. Немного позже Настя поняла причину их веселья. Оказывается, зимой в Петербург приезжала одна очень деятельная американка средних лет. Она была агентом одной из престижных картинных галерей в Лос-Анджелесе. Целью ее визита в Питер был поиск новых имен и новых картин уже известных художников. Кто-то из знакомых привел эту даму со сладким именем Кэнди к Фариду. А он не только воодушевил ее как художник, сотрудничество с которым может принести прибыль их галерее, но похоже, что пламенный и сладкоречивый Фарид задел самые сокровенные струны феминистской души Кэнди. Теперь в Лос-Анджелесе готовилась его выставка, и Фарид уже фактически сидел на чемоданах, точнее, на своих запакованных холстах. Ему оставалось только получить визу, вернее, доказать американцам в посольстве, что он совершенно не собирается оставаться в их благословенной стране.
Предстоящая встреча Фарида и Кэнди и их предполагаемый роман бесконечно веселили питерскую богему. Дело в том, что Кэнди была, как это принято теперь говорить, афроамериканкой. Ее кожа отливала матовой чернотой, а зубы и белки глаз сияли ослепительной белизной. Почему-то союз бородатого татарина и негритянки, да еще на почве живописи, представлялся всем очень забавным. Впрочем, Фарид не скрывал своего удовольствия по этому поводу и охотно зачитывал всем желающим пламенные факсы Кэнди.