Только бы не скоро уходить, не выбирать имя, не разлучаться.
Перед глазами все время стояло его лицо: небритый подбородок, темные волосы и глаза, густые брови, красивый нос…
Аля кутала Баала внутри в золотое одеяло, как любимую куклу, как сломанную игрушку, как умирающего ребенка. Боялась, что не успеет чего-то важного.
Ей бы остаться, ей бы шанс, ей бы понять, как быть и что правильно.
А машина все не возвращалась.
Пустой двор, рваные порывы похолодавшего ветра, тишина.
На белую, пропитанную потом футболку закапали слезы. Утерев лицо, Аля отправилась ее стирать.
* * *
– Просто не уходи. Я не знаю, что там внутри, но… не уходи.
Ей хотелось сказать так много – «я вылечу», «я залатаю», «впереди счастливые времена», «я тебя люблю», наконец, – что из этого будет правильно?
Он приехал не обнимать ее, он приехал говорить – она видела это по напряженной челюсти, по сделавшейся негибкой фигуре, по стеклянным глазам – глазам готовым к боли.
Не надо боли, не надо, пожалуйста…
Алю трясло. Она сидела рядом с ним на крыльце и боялась раскрыть рот. Не успела спасти сломанную куклу, больного ребенка, не успела – ошиблась где-то раньше. И трясло не то от холода, не то от голодных спазмов, усилившихся вместе с расшатавшимися, как гнилые зубы, нервами.
– Что? Не тяни… не мучай.
Сидеть и не быть способной коснуться – нет пытки хуже. Отдери любящего от объекта любви – вот и медленная ядовитая смерть, вот и сердце без кожи.
– Говори. Говори уже… Что не так?
– Помолчи.
Ее оборвали не грубо – грустно, – и ей захотелось взвыть. Лучше злой Баал, лучше недовольный, чем печальный. Только не пустота в его глазах, не готовность к худшему.
– Не уйду, – вдруг прошептала Алька зло. – Не уйду, даже если будешь гнать!
Повернулась к нему, посмотрела мегерой, человеком отчаявшимся, лишенным самого ценного.
– Дура.
Такое же печальное, как и предыдущее слово; Алька поняла – сейчас заревет. Пусть будет дурой, но только с ним, только не отдельно. Хотелось обвить его руку ужом, хотелось повиснуть на ней и разрыдаться.
– Не гони. Баал. Пожалуйста, не гони…
Никогда не думала, что будет так цепляться за мужчину, а цеплялась. Потому что любила и уже не могла остановиться, потому что – ловушка или нет, – а залипла в это чувство полностью, впустила его в себя. Вместе с мужчиной, с его теплыми руками, с душой.
– Да в чем же дело? Скажи мне! Не мила я тебе? Не любима, не нравлюсь?
Пусть лучше прозвучит сразу, пусть хлестанет по голому сердцу, пусть наповал.
– Нравишься.
Сжимавшие сердце тиски медленно и с грохотом разъехались в стороны, разжались.