Все эти бравурные мысли маршировали фоном, в то время как разум залепил страх. Глаза выхватывали разрозненные детали: огромные мышцы, грязные колени, босые ступни, кривые желтые зубы, злые жадные, лапающие ее фигуру взгляды, сильные жилистые пальцы, заляпанные чем-то бурым лезвия старых мечей.
Ее меч… Он тоже однажды окажется у них?
Копытами сбрендившего коня стучало сердце.
Нет, нет. Нет.
Алька сделала шаг назад; под подошвой хрустнули и перекатились камни.
– Стой, ненормальная!
– Сожрут ее там!
– Возвращайся, с нами будет лучше.
Лучше? С ними? С этими… мужланами? Да лучше на виселицу, лучше в тюрьму и гнить там без белого света, лучше всю жизнь с Нилом, лучше… навсегда в Равнины.
«А ведь они не пошли за ней, – эта мысль посетила голову только теперь, – остановились прямо у черты, у невидимой границы, а дальше ни ногой. Почему?»
Алька, конечно, надеялась именно на это, но до сих пор не верила собственному счастью. Или несчастью? Почему, если они считали ее такой нужной некому Хромому, не побежали за ней дальше, чего (или кого) напугались?
Теперь у нее дрожали не только колени – все тело. Тряслись от паники внутренности, нервно дрожали ладони, подрагивали губы.
За что, Дея, за что? Или ты помогаешь «им», а не нам?
«Дикие» откровенно бесились – вожделенная «самка» не возвращалась, но преследовать ее более никто не желал. Все всматривались куда-то за ее спину, щурили глаза, опасливо перетаптывались на месте и изрыгали проклятья:
– Дура безмозглая…
– Я б ей всыпал, сучке… Самки – они все такие, как куры – мозгов нет…
– Зато сиськи есть. Я б ей вдул, до-о-о-олго бы вдувал…
У того, кто это прорычал, уже стоял – Алька видела, как под углом в девяносто градусов стоит край его грязной, сшитой из шкуры юбки, – разве что «головня» не видна.
Мама, ты этого хотела? Такой судьбы для меня?
Противно, страшно, холодно, а она одна. Что делать, как выбираться, куда идти?
Одно понятно наверняка: стоять и ждать, что «дикие» уйдут сами, бессмысленно – нужно убираться самой. Чтобы не видеть, не слышать, чтобы оторваться, в конце концов…
Алеста развернулась и, не опасаясь нападения со спины (хотели, могли бы раньше), зашагала вглубь Равнин. А следом неслось:
– Сожрут!
– Самка, ты и часа не протянешь!
– Вернись, дура безмозглая! Вернись, пока еще не поздно…
И было в этих криках столько скрытого, но неподдельного страха, что ее морозило.
Решение выглядело простым и логичным: забраться вглубь настолько, чтобы ее не стало видно с горизонта, пройти вдоль линии границы километр или два, затем вернуться и посмотреть, не ушли ли «дикие»? Если ушли, выждать еще часок, затем вернуться на дорогу. Нет, не на дорогу, на этот раз пролеском и только им.