На деле все оказалось сложнее.
Чем дальше Алеста уходила от нормальной земли, которая, если обернуться, теперь почему-то казалась бесцветной и невероятно далекой, будто она не шаг шагнула, а в другой мир попала, тем холоднее становилось вокруг. Холоднее, пасмурнее и… страшнее. Вокруг одни камни, впереди заваленные булыжниками холмы, на горизонте кружат тяжелые тучи, а вокруг будто кто-то есть – кто-то не видимый. А впереди – что это – снег?
Тело стыло, ступни леденели, кожа покрылась пупырышками; тоненькие волоски на запястьях встали дыбом.
Забираться далеко страшно, а обернешься – фигуры все еще там, все пять. Идут вдоль границы, машут руками, что-то орут – слов уже не разобрать.
Мама, Дея… куда она попала? За что?
Алька оборачивалась, спотыкалась, брела все дальше, мерзла, оборачивалась снова. В конце концов спряталась за большим черным валуном, опустилась на корточки, прислонилась к нему спиной и принялась растирать бегущие по щекам слезы.
Ей было жаль себя.
Жаль оставленную за спиной жизнь – прозрачную и спокойную, – жаль сбитых об острые камни сапог и расцарапанных ладошек – два раза упала, – жаль всего. Почему? Почему с ней?
– Если боишься, тянешь к себе плохое…
Уйди, бабушка, уйди – не до нотаций.
А изо рта пар – так холодно, и рубашка уже не греет, а горизонта уже и не видно. Она ведь не заблудится, не сгинет в этих молчаливых просторах, где лишь зловещая тишина и воет в камнях ветер?
Ей рано погибать, ей всего двадцать, чуть-чуть за двадцать – ей еще жить и жить. Хотелось пить, но воды лишь на дне, хотелось есть, но почему-то тошнило, хотелось в тепло. А, может, назад? Все равно ведь попробует сбежать, все равно придумает, как выбраться, все равно ведь не убьют? А здесь? Здесь слишком тихо, нехорошо тихо; здесь, в этих землях, обитает что-то нездоровое, жуткое; здесь ей, одинокой девчонке, слишком страшно. И уже, кажется, выпадает из рук сделавшийся слишком тяжелым меч.
Она все-таки заблудилась. И осознала это лишь тогда, когда попыталась вернуться к границе. Вроде бы шла назад, по своим же следам (которых не видно), вроде ведь верно запомнила?
А теперь стояла на высоком пригорке, дрожала на пронизывающем ветру, обнимала себя за плечи – бледная, почти белая, – и затравленно озиралась вокруг.
«Нормальной» земли не видно, «диких» не видно – никого не видно.
Куда дальше? Позади пологий и тянущийся в бесконечную сырую туманную даль холм, слева и справа каменистая без единого куста равнина, перед глазами однообразный, унылый, состоящий лишь из угловатых спин булыжников пейзаж. В какую сторону теперь?