Небо, пока я поднимался, вроде стало еще темнее, и было оно безоблачным, обилие звезд пульсировало незнакомыми созвездиями. Я украдкой продвигался среди камней, трав, кустов, битой кладки. За стеной, оплетенной вьющимися растениями, я теперь слышал голоса. Хотя различить слов я не мог, то, что я слышал, разговором не было, скорее какофонией, — как будто несколько человек, обоих полов и различных возрастов, одновременно читали монологи.
Дойдя до вершины холма, я вытянул руку и чуть погодя наткнулся на неровную поверхность стены. Я решил не идти вокруг нее, чтобы посмотреть, что происходит по ту сторону. Обход мог выдать меня кому-то, о ком я ничего не знал. Много проще казалось вытянуть руки как можно выше, зацепиться пальцами за кромку ближайшего пролома и подтянуться вверх — что я и проделал. Мне даже удалось отыскать на стене опору для ног, когда моя голова поднялась над стеной, и я ослабил напряжение рук тем, что частично опирался на носки.
Я осторожно подтянулся, преодолевая последние дюймы, и взглянул поверх раздробленного камня вниз, внутрь разрушенного сооружения. Кажется, это была своего рода церковь. Крыша обвалилась, а дальняя стена по-прежнему стояла, большей частью в том же состоянии, что и та, за которую я цеплялся. Справа от меня на возвышении находился алтарь, явно требующий ремонта. Что бы здесь ни было, завершилось все давным-давно, так как кусты и ползучие растения росли не только снаружи, но и внутри, смягчая линии обвалившихся церковных скамей, рухнувших колонн и секций крыши.
Подо мной на расчищенном участке была начертана большая пентаграмма. На острие каждого луча звезды стояло по фигуре, лицом от центра. В пяти точках внутри — там, где пересекались линии, — ярким пламенем горели воткнутые в землю факелы. По-видимому, происходящее было каким-то необычным вариантом тех ритуалов, которые мне хорошо знакомы, и я с недоумением подумал о том, что это за призыв, почему эти пятеро не защищены лучше и почему не занимаются этим делом совместно — каждый был скорее сам по себе и игнорировал остальных. Те трое, кого я смог ясно разглядеть, стояли ко мне спиной. Двое, стоящие ближе ко мне, едва были видны, их лица скрывали тени. Некоторые голоса были мужскими, некоторые — женскими. Один пел; двое декламировали нараспев; двое других, казалось, едва говорили, хотя и с театральными, нарочитыми интонациями.
Я подтянулся повыше, пытаясь разглядеть лица ближайших двух. Было что-то знакомое во всем ансамбле, и я чувствовал — опознай я одного участника, и мне будут известны они все.