Франциска внезапно вскрикнула и задрожала от экстаза, и Майкл позволил себе сделать то же самое. Оргазм, накативший несколькими сильными волнами, был одновременно сладостным и мучительным, существующим на грани боли и удовольствия. Франциска будто и сама несколько раз была на пороге смерти от наслаждения. Она прижалась к нему в своем возрождении, коснувшись его щекой. Ее приятно пахнувшие черные волосы попали Майклу на лицо, и он с удовольствием вдохнул их аромат.
Они лежали, деля головами одну подушку, и смотрели друг на друга. Ее пальцы водили по его бедрам.
— Что я могу сказать? — игриво спросила она.
— А что бы ты хотела сказать?
— Что-то, что не должна говорить леди.
— Что ж, никто тебя не услышит, кроме меня, а я и без того знаю, что ты леди.
Она облизнула губы.
— Ты меня очень, очень, очень, очень… возбуждаешь.
Это было музыкой для его ушей.
Второй раз они занимались любовью медленнее и мягче. Они оба устали, но хотели довести друг друга до исступления. Около трех часов ночи тела обоих блестели от пота, и они направились в душ. Вода вдруг резко стала ледяной, что вызвало у Франциски бурю смеха и серию крепких немецких ругательств.
— Ох! Время! — воскликнула она, заворачиваясь в полотенце. Ее лицо без макияжа казалось не менее прекрасным, а для Майкла — даже более. Она казалась такой естественной и сияющей, и ее собственный запах перемешивался с запахом сандалового шампуня и мыла. Она поднялась на цыпочки, игриво хохотнула и сбросила полотенце, после чего начала медленно обтираться, позволяя Майклу изучить ее тело снова.
— Ты бы лучше был осторожным, — предупредила она.
— Или что?
Франциска повернулась, прижалась грудью к его груди, обвила его шею руками и посмотрела прямо ему в глаза.
— Если он продолжит стоять, мне придется остаться с тобой на весь день. И тогда ты попадешь в беду.
— Если хочешь продолжения, просто попроси, — он опустил взгляд и невинно улыбнулся. — Э-э… похоже, растущему мальчику требуется завтрак.
— Похоже на то, — проворковала она, коснувшись кончика его носа. — Но тебе надо бы немного поспать, а мне пора идти домой, хотя мне грустно это говорить.
— Грустно говорить, — повторил он, поймав ее палец и игриво обхватил его губами. — Тогда не говори.
Она улыбнулась ему идеальной улыбкой свободы и счастья, но он увидел, что улыбка быстро начала угасать.
— Я действительно не могу остаться. У меня есть работа, и, чтобы делать ее, я должна явиться утром с ясной головой.
— То есть, я для тебя пагубный туман?
— Я серьезно, Хорст. Я хочу остаться и позавтракать