— Лучше бы… ты этого не говорил.
— Он сказал что-то! — с искренним изумлением воскликнул Риттенкретт, поворачиваясь к остальным. — И, похоже, это был английский. Утманн, иди сюда! Ты, вроде, говоришь по-английски?
— Я убью тебя, — прохрипел Майкл Галлатин — растянутый на дыбе узник Гестапо.
— Что? — Риттенкретт наклонился к нему, зажимая сигариллу зубами в левом уголке рта.
Снеговик поистине не мог знать, что сейчас видит, пожалуй, самую идеальную упаковку в мире.
Глава четырнадцатая. Клетка Души
— Я убью тебя, — повторил майор. Впрочем, сейчас его голос уже походил не на скрежет, а на рычание зверя. С его телом начали происходить изменения.
Одним из преимуществ его положения была поистине идеальная маскировка. И идеальное умение перевоплощаться. Такое умение может прийти лишь после сотен попыток измениться. А за свою насыщенную жизнь Майклу Галлатину приходилось проходить через боль превращения не одну сотню раз, поэтому он отточил умение контролировать трансформацию, будучи в любом состоянии, в любую погоду, в любое время года, сколько угодно раз на дню. Он мог обратиться из любого положения — как из торжественно неподвижного в лесной чаще в надежде обогнать локомотив самого Сатаны на рельсах подземного мира, так и во время сражения на крыше движущихся аэросаней.
Он был в своем мастерстве чрезвычайно хорош и теперь… он быстро открыл клетку своей души и освободил свой собственный Ад.
Несколько изменений в почти неуловимо быстрой последовательности произошли друг за другом. Послышался треск ломающихся костей и трансформирующихся суставов, мокрое скольжение заново группирующихся сухожилий, которые могла, но не успела вывести из строя дыба. Тело начало покрываться шерстью. Лицо словно растворилось, его заменило второе — темное лицо — которое было скрыто под маской первого. Оно было столь же избитым и окровавленным, сколь и первое, ведь раны человека являлись и ранами зверя. Пальцы рук и ног деформировались, на них вырастали когти. Клыки вырывались из кровоточащих десен. Уши обрастали шерстью, удлиняясь, словно хищные цветы. Грудная клетка дрожала, меняя форму. Торс перекраивался, позвоночник искажался, шея утолщалась, плечи нарастали, как пульсирующие серые канаты, а черная шерсть скользила по ним, пересекая грудь, живот и пах. Боль была невыносимой и сакральной. Боль была религиозным опытом, потому что благодаря ей Майкл Галлатин возрождался.
Все это произошло в считанные секунды — так быстро, что черные волк, шерсть которого местами была серой, соскочил с дыбы раньше, чем Аксель Риттенкретт успел даже вскрикнуть, выронить сигариллу или отступить от окровавленной морды, которая теперь рванулась ему в лицо. Клыки ухватили щеку, нос и лоб. Голова волка моталась из стороны в сторону так быстро, что расплывалась перед зрением, мускулы на его шее напряглись, и внезапно у Акселя Риттенкретта, как когда-то говорила Франциска, действительно стало два лица.