Данелли прикусила губу и отвернулась, поглаживая девочку по волосам.
– Думаю, вам лучше уйти, – произнесла я ровным голосом. – Неизвестно, когда она очнется. Лучше бы ей не видеть в этот момент мужчин.
– Да, конечно. Скажи мне, если… если ей будет что-то нужно.
– Ей нужна мама и девственность, – съязвила Блисс. – И ей нужно домой.
– Блисс…
Она фыркнула, но замолчала, уловив предостерегающий тон Садовника.
– Скажешь, если что-то понадобится, – повторил он, и я кивнула.
Я не стала смотреть ему вслед.
Еще через некоторое время пришел Десмонд. Выглядел он совершенно разбитым.
– С ней все будет хорошо?
– Нет, – ответила я холодно. – Но жить будет.
– Слышали крик? Отец отлупил Эвери палкой.
– Ну да, ей от этого станет гораздо лучше, – проворчала Блисс. – Убирайся к черту!
– Что он с ней сделал?
– Что, по-твоему, он мог с ней сделать? Пригласил на чай?
– Десмонд, – я не стала продолжать, пока он не посмотрел мне в глаза. – Вот на что способен твой брат. Но в этом замешан каждый из вас. Поэтому сейчас тебе не следует здесь находиться. Я понимаю, что сейчас ты сам себе противен и нуждаешься в сочувствии, но я не хочу, чтобы рядом с этой девочкой был хоть один мужчина. Тебе лучше уйти.
– Я в этом не участвовал!
– Участвовал, – отрезала я. – Ты мог предотвратить это! Если б ты сообщил в полицию или освободил кого-то из нас, чтобы мы сами сообщили в полицию, Эвери не смог бы ее похитить, не избил бы ее, не изнасиловал бы. Она не оказалась бы здесь. Но теперь это будет повторяться снова и снова, пока она не умрет, еще совсем юной. Ты допустил это, Десмонд, позволил этому произойти – так что принял в этом самое непосредственное участие. Если ты никак не собираешься ей помочь, то я не хочу тебя здесь видеть.
Десмонд уставился на меня, шокированный моими словами. Потом молча развернулся и ушел.
Неужели репутация важнее, чем жизнь ребенка? Важнее, чем все наши жизни?
Блисс посмотрела ему вслед и взяла меня за руку.
– Как думаешь, он вернется?
– Мне без разницы.
В какой-то мере это была правда. Я слишком устала, и у меня уже не было сил раздумывать о никчемности Десмонда.
Примерно в два часа ночи девочка наконец-то пришла в себя. Боль обрушилась на нее волной, и она застонала. Я присела на кровать и взяла ее за руку.
– Не открывай глаза, – я старалась говорить мягко и не повышать голоса, как учила меня Лионетта. Прежде я никогда над этим не задумывалась, но с этой девочкой следовало проявить мягкость и настойчивость. София, наверное, сразу бы заметила разницу. – Я приложу тебе к лицу мокрую тряпку, чтобы снять боль.