– Вы бросили школу? – спрашивает Виктор. – Или не пошли в старшие классы, чтобы потом не пришлось предъявлять диплом?
– Теперь, когда вы знаете имя, легче копаться в моей жизни, верно?
Она доедает торт и аккуратно кладет пластиковую вилку поперек тарелки, зубьями вниз. Потом надрывает один из пакетиков с сахаром и высыпает горсткой на тарелку. Облизывает незабинтованный палец, обмакивает в сахар и кладет в рот.
– Но вы знаете только о моей жизни в Нью-Йорке.
– Вот поэтому и хочу услышать о том, что было прежде.
– Мне нравилось быть Инарой.
– Но это не ваше имя, – настаивает он мягко.
Глаза ее вспыхивают злостью. Это столь же мимолетно, как и ее полуулыбки или удивление, но оно имеет место.
– Если розу назвать как-то иначе, перестанет она от этого быть розой?
– Это лишь форма. Человека делает не имя, а его история. И я хочу знать вашу.
– Для чего? Из моей истории вы не узнаете про Сад, а вам ведь это нужно? Садовник и его Сад? И его Бабочки?
– И если он выживет, чтобы предстать перед судом, нам потребуются свидетели. Девушка, которая не желает назвать своего настоящего имени, вряд ли заслуживает доверия.
– Это всего лишь имя.
– Нет, если оно ваше.
Она приподнимает уголки рта.
– Блисс так говорила.
– Блисс?
* * *
Лионетта, как всегда, дожидалась у двери. Она тактично отвела глаза, пока я надевала черное облегающее платье, ставшее для меня единственным предметом одежды.
– Закрой глаза, – велела она. – Лучше узнавать все поэтапно.
Я столько времени пролежала там с закрытыми глазами, что перспектива вновь добровольно ослепнуть ввергала меня в ужас. Но Лионетта явно хотела как лучше, и я, конечно же, была не первой, кого она выхаживала. Я закрыла глаза, она взяла меня за руку и повела по коридору. В этот раз мы пошли в противоположном направлении. Коридор был длинный, и в самом конце его мы повернули налево. Я вела правой рукой вдоль стеклянной стены, и ладонь проваливалась в пустоту всякий раз, когда мы проходили мимо дверного проема.
Лионетта направила меня в один из проходов и остановила мягким прикосновением. Я почувствовала, как она отступила на шаг.
– Можешь открыть глаза.
Она стояла передо мной, в центре комнаты, почти идентичной моей. Но эта казалась более обжитой: на полке над кроватью стояли фигурки оригами, на кровати были одеяла и подушки, и туалет с душем и раковиной был завешен оранжевой шторкой. Из-под самой большой подушки торчал уголок книги, и под кроватью имелись выдвижные ящики.
– Как он тебя назвал?
– Майя, – меня передернуло, когда я впервые произнесла имя вслух. Вспомнилось, как он повторял его раз за разом, пока…