За весь июнь дожди прошли всего дважды, и то без гроз, без ветра — не дождь, а дождичек. Июль вступил засушливым зноем, безветрием, ползучими палами в окрестных лесах. Дождевальные установки работали круглые сутки, а травы все равно были какие-то вялые, пожухлые. В северных и западных районах области лили дожди, не знали, куда от них деваться, а тут, возле искусственного моря,— сушь.
Николаю надоело цапаться с Пролыгиным, и он приловчился втихаря после захода солнца вырубать на подстанции дождевальные установки — тогда энергии хватало на разгон «самовара» до максимального режима. Никто не заглядывал вечером на поля, а рано утром, когда ехал с ночной смены, Николай включал дождевалки, и пока этот номер сходил с рук.
Николай торопился закончить испытания до того, как строители по-настоящему сдадут птичник,— тогда с энергией будет совсем швах, потому что птичник комбинированный, в нем предполагалось и содержать куриц-несушек, и выводить птенцов в инкубаторах, значит, энергия пойдет и на механизацию, и на освещение, и на обогрев.
С отцом, слава богу, стычек больше не было, да, правда, и виделись они мельком и то не каждый день. У отца варились свои крутые и срочные дела — с раннего утра звонил телефон, отец лаялся то с одним начальником, то с другим, то с третьим, частенько уезжал на рассвете, не завтракая, а обедал ли и где — никто не знал. Приезжал затемно, сам темный и пыльный, как степной ковыль,— и качался, как ковыль, от усталости.
В этот раз, заехав за Катей, Николай не застал ее, как обычно, на лавочке. Было уже поздно, в окнах горел свет. Николай зашел в дом. Георгий Сергеевич сидел у печки — босоногий, в нательной рубахе, весь какой-то светлый, явно после бани. Катя, торопливо поздоровавшись, метнулась в комнату собираться. На столе дымилась тарелка, налитая щедро, до ободков, в мисках — ломти хлеба, огородная зелень, банка сметаны — обычный сельский натюрморт.
— Садись, Коля, поешь,— пригласил Георгий Сергеевич, поднимаясь и пожимая Николаю руку.— А то Катюша расстаралась, на пятерых.
— Спасибо, Георгий Сергеевич, только что от стола,— слукавил Николай, хотя ужинал уже часа два назад. Ему не терпелось махануть вместе с Катей на полигон, не терпелось так, что аж палило в груди между ребер.
— Ну как твой «самовар»? — вежливо поинтересовался Георгий Сергеевич.— Не всех еще лягушек потравили?
— Что вы! Лягушки народ живучий, им хоть бы хны.
— А чего ж бабки всполошились? Чуть ли не молебен, я слышал, собираются служить. Попа хотят позвать, деньги собирают. Нынче и поп за так не ходит. Как-то, помню, забрели в церковь, глядим — ценник. Литургия — четвертной, отпевание у гроба — два червонца, крещение — пятнадцать, венчание — червонец. Самое дешевое — повенчаться. Умереть дороже всего. Сколько же батюшка сдерет за крещение твоего «самовара»? Думаю, пять червонцев, как минимум.