— А какой прок-то говорить было, когда ты этаким варравой рос. Кто ж с тобой сладить-то мог? Говорить...— досадливо пропела старуха.— Разве ж слова доходили? Кнутом тебя стегали — и то без толку.
— Ну, почему же? — рассмеялся Николай, обращая смех и взгляд к девушке.— Почему без толку? Кончил институт, получил диплом, заканчиваю аспирантуру. Вот буду тут у нас проводить важные научные эксперименты. Причем приехал на собственном автомобиле. Так что...
— Автомобиль, сперименты эти твои, дипломы — это вроде шкурки, вроде одежки. А под ей что? Тельце-то каково? То же? Или иное выросло? Замену сделал?
— Ты, бабаня, что мелешь-то? — для виду рассердился он.— Варравой обзываешь, про тельце какое-то несешь. Ты что, считаешь, что человек не меняется в своей сути?
Старуха тоненько хихикнула, личико ее сморщилось, глазки сощурились, нос вдруг вырос этаким морщинистым бугром .с двумя бородавками справа — возле ноздри и в приглазье. Смешок этот тотчас и оборвался.
— Обидеть легко, забыть трудно,— загадочно сказала старуха, прищуриваясь.— Вон, Катюшка,— кивнула она на девушку,— давно ль бегала голопузенька, а смотри-ка, уже барышня, школу кончат. Тоже, поди, в город нацелилась?
Катя спокойно, даже как-то величаво склонила голову набок, пожала плечами, улыбнулась. Не ответила и не отмолчалась.
— А ты не езжай,— попросила старуха,— тут останься, в родном гнезде. Ага. Вот и праздник будет для всех нас, кто тутошний. Праздники человека радуют, праздники и губят. А ты будешь за светлый праздничек. Такая душенька-голубонька наша Катя...— Голос у старухи вдруг подсел, она захватала круглым ртом воздух, в одышке, в немом плаче, потерла скрюченными кулачками покрасневшие глаза. — Вот с Олеженькой вместях и пошли бы ручка об ручку. Вы ж оба такие голубочки, такие ягненочки, бог вас охрани и сбереги.
— Ну, бабушка! — воскликнул Олег. Голос его сорвался почти на дискант. Он резко задернул перед собой занавески, отгородившись от комнатушки, от бабки — от всех, кто там находился.
Катя тоже смутилась от бабкиных слов, но старалась не подавать виду,— отвернувшись от Николая к окошку, теребила косу, поправляла, подтягивала на кончике алую ленту. Бабка следила за ней и за Николаем жадными глазами — все подмечала, все помнила старая...
— А ты, бабаня, смотрю, совсем не изменилась,— сказал Николай добродушно.
— А чё мне меняться-то? Это вы меняетесь без перемены, а я — какая уж есть, такой и помирать буду. Какая уж есть, такой и помру,— повторила она с мучительной сладостью в голосе. Она прикрыла глаза, приподняла и уронила руку.— Бог с вами. Ступайте. Утопалась нонче. Мамку съезди навести. Хворая она.