Николай включил фонарик, высветил лицо брата. Олег, с мучительной гримасой мотая головой, наконец проговорил:
— П-по-моему, сначала надо выяснить, отчего гибнут, а потом продолжать.
Николай перевел луч на Катю.
— Да, да! Олег прав,— горячо поддержала она, прикрываясь от света ладонью.— Жалко, гибнут ведь.
Николай нашел лучом Вадима — тот лишь отмахнулся.
— М-да, не быть вам, молодые люди, великими учеными,— насмешливо сказал Николай.
Он пробежался лучом по банкам и пошел проверять, как там чувствуют себя пленники. Тесной кучкой все стали переходить от банки к банке, разглядывать содержимое. Лягушки и кузнечики оживали, шевелились, дышали, а та банка, где только что торчала голова змеи, оказалась пустой.
— Ну вот, а вы боялись,— рассмеялся Николай.— Гадючка уже смылась.
— Как?! — воскликнула Катя.— Она же была совсем...
— Теперь уже в родном болоте. Второй раз нам ее не поймать,— сказал Николай.— Так что, братцы, прежде всего надо выяснить, отчего вырубилось напряжение. Так я считаю. Загружайтесь в машину, а я отключу аппаратуру.
Николай выключил приборы и в часовенке — на тот случай, если внезапно дадут ток. Олег и Вадим уже сидели в машине. Катя стояла возле открытой дверцы, мечтательно улыбаясь, глядела в небо.
— Люблю смотреть на звезды,— сказала она.— В них не только свет...
— На одной из них твой женишок,— сказал Вадим.
— Не смешно,— ответила Катя.
— А ну в машину! — скомандовал Николай, и Катя послушно юркнула в кабину.
4
Как ни шумели Вадим и Олег, как ни доказывали, что не устали и тоже хотят продолжить испытания, Николай был неумолим — почему-то вдруг его стала сильно заботить охрана труда: первая смена — с восходом солнца до обеда, а они и так переработали целую смену, вот завтра с утра — пожалуйста. Сегодня — спать, и никаких гвоздей! Они прекрасно справятся и вдвоем с Катей — если удастся включить линию. Возможно, именно на это и уйдет все время. Так какого черта мотаться вчетвером по ночной деревне?! А кто выйдет завтра с утра? Вадим, в конце концов, согласился и вылез, не доезжая до клуба. Он был определен на постой к Сурминой, вдовой бабе, еще не старой, но вредной и придиристой, как сквалыжная старуха. Вылез и Олег — с таким обиженным и расстроенным видом, что Катя жалостливо сказала ему:
— Не обижайся, Олежка, Коля действительно прав.
От этих ее сочувственно произнесенных слов парень, как показалось Николаю, еще больше застрадал и ушел, не простившись. Николай и Катя переглянулись: Катя — с недоумением, Николай — с усмешкой, от которой Катя явно смутилась, хотя и пыталась не подавать виду, что догадывается, отчего обиделся Олег.