— Прекрасно, Док. К сожалению, я должен торопиться. Пойдем, Ким! Иногда по вечерам в Бездельник бывает уйма работы, особенно, если ночь Забавницы выдалась тяжелой. Запрыгивай, Ким!
— Ты уверен, что сможешь благополучно добраться до «Приюта», Лопух? Ведь скоро стемнеет.
— Будьте спокойны, Док. Я смогу.
Когда же ночь действительно настала, внезапно упав на глаза, как глухой капюшон плаща, а Лопух успел пройти лишь половину первого коридора, ему очень захотелось вернуться и попросить Дока проводить его. Но, предчувствуя издевательские выпады Кима, не сделал этого. Ким упорно молчал. Торопливо, толчками Лопух гнал себя вперед, едва различая центральную линию в мутном свете беспорядочно бегающих огоньков.
В носовом тоннеле было совсем жутко — там он не встретил ни души; сиротливые фонари едва тлели, как угли затухающего костра. Вид этих бледных пятен, после того, как он увидел мир ярким и четким, причинял ему страдания. Вдобавок начался очередной приступ «ломки» — его всего трясло как в лихорадке, на лбу выступили холодные бусинки испарины, а мысли совершенно смешались. Теперь он уже не отдавал себе отчета, какие из странных событий, происшедших с ним после прихода Кима, были реальностью, а какие — сном. А отказ Кима говорить — а может быть, утрата им этой способности? — окончательно выбивали его из равновесия.
Так что, когда наконец он едва живой от страха влетел в «Приют», его уже била нервная дрожь. Лишь в последний момент он успел вспомнить о свежем клее на краях люка.
В баре все кипело безудержной пьянкой: ходили ходуном ярко горящие светильники, изгибались фигуры танцующих. Корчмарь не упустил случая сразу же наброситься на него с упреками. Лопух занырнул в ротонду и автоматически начал принимать заказы и обслуживать клиентов, ориентируясь на голоса и отыскивая предметы на ощупь — похмельный синдром повлиял на зрение: все вокруг прыгало в глазах, сливаясь в одно большое кружащееся переливчатое пятно.
Через некоторое время ему вроде бы полегчало, но нервы уже были взвинчены до предела. Пришлось углубиться в работу, чтобы хоть как-то держать себя в руках и сносить придирки Корчмаря — но именно работа в конце концов почти истощила его последние силы. К рассвету Забавницы, когда пространство вокруг ротонды кишело посетителями, он сдался: выудил пакет лунной настойки и трясущимися руками поднес к губам.
Иголки когтей впились ему в грудь:
— Идзззиот! Ссслюнтяй! Раб ссстраха!
Лопуха затрясло от ненависти к коту, но пакет он все же оставил. Ким тем временем вылез наружу и пренебрежительно оттолкнувшись от его груди, облетел весь бар по кругу; он смело заводил разговоры с пьяницами и вскоре стал центром всеобщего внимания. Корчмарь хвастался им направо и налево и совсем перестал работать. Лопуху пришлось отдуваться за двоих. Кошмар мучительно долгой трезвости был несравним с самым жутким опьянением.