– Естественно, что ты туда не ходила, в той части дома не было детей твоего возраста.
– Как это?
– Всех, кто мог бы их иметь, арестовали в 49-м.
Выяснилось, что в пресловутом 1949-м несколько соседей-десятиклассников решили устроить вечеринку. На которой кто-то рассказал анекдот, кто-то из слушавших настучал, и всю кампанию арестовали. Девочка, у которой происходило сборище, – единственная, о дальнейшей судьбе которой мама что-то знала, – была выслана в Казахстан, где ей пришлось выйти замуж за старого казаха, и больше она в Москву не вернулась. Маме было тогда шестнадцать лет, возраст, в котором разница в один год много значит, поэтому за малолетством ее на вечеринку не позвали. Если бы не это обстоятельство, она вполне могла бы повторить тюремную биографию своей будущей свекрови.
Для меня стало открытием существование ответвления в коридоре, который, как мне думалось, когда-то я знала как свои пять пальцев, но и мама узнала о некоторых, казалось бы, близлежащих вещах с опозданием на годы и десятилетия. Например, о том, что в небольшом особняке, чудом избежавшем изуродовавших город застроек и расположенном прямо напротив нашего дома, за белым оштукатуренным забором помещалась одна из секретных лабораторий НКВД-КГБ, где ученые-химики разрабатывали ядовитые препараты и испытывали их на подопытных зэках. Легковая машина с затемненными стеклами останавливалась перед постоянно наглухо закрытыми воротами, те открывались, пропуская машину во внутренний двор; через некоторое время она уезжала. Увозя заключенных или их трупы? Это происходило в сотне метров от дома, где мама прожила 19 лет.
– И ты ничего не знала?! И никто ничего не говорил?
– Никто. Все смутно догадывались, что лучше было вопросов не задавать.
«Почему ты мне об этом не рассказывала?» – «А ты не спрашивала». В этом-то вся загвоздка: как подступиться к близкому человеку с расспросами о прошлом? Каким образом за это взяться? Как выбрать подходящий момент? Очевидно, что такой момент не может наступить до тех пор, пока мы продолжаем видеть в близких не отдельных личностей, наделенных особой судьбой, а своего рода продолжение нашего «я». Со временем, однако, образуется дистанция, мы перестаем соотносить их только с собой, и тесные узы, изначально связывавшие нас, постепенно ослабевают. Но далеко не всегда это отдаление сопровождается пробуждением любопытства: часто оно приходится на лихорадочные годы, когда, поглощенные устройством собственной жизни, мы слишком заняты собой, чтобы интересоваться прошлым родных, казалось бы, досконально известным. Став менее необходимыми, близкие люди не становятся при этом более интересными. А в тот день, когда мы наконец ощущаем потребность расспросить их, оказывается, что многих уже нет в живых.