Так что переехав нематериальную, никак не обозначенную границу той или иной республики, гости продолжали чувствовать себя как хозяева, что в Клайпеде, что в Пицунде. Тот факт, что вокруг говорили на незнакомом языке, тоже никого не смущал: русский изучали в обязательном порядке везде, начиная с первого класса начальной школы, и худо-бедно объясняться могли все, уж во всяком случае договориться о цене за комнату. Для местных жителей недостаточное владение русским представляло даже определенное преимущество, сводя к минимуму общение с отнюдь не дорогими гостями.
Приехав к Ирине, я оказалась в ином, совершенно незнакомом мире. По эту сторону Риги, к северу, железнодорожная ветка тоже шла вдоль побережья; поезд останавливался на крошечных полустанках, за окном сменяли друг друга леса, поля, кое-где мелькали редкие хутора, никаких следов столь характерного для Юрмалы туристического оживления. Это тихое побережье, вдали от шума и суеты, облюбовала в качестве места отдыха часть латышской номенклатуры. Разделенные сосновыми лесами дачные кооперативы – Академии наук ЛССР, Союза архитекторов и пр. – располагались на изрядном расстоянии друг от друга, никто никому не мешал.
Несмотря на свой привилегированный характер, поселки, о которых идет речь, особой роскошью не отличались, до Беверли-Хиллз им было далеко. Инфраструктура сводилась к советскому минимуму: прорубленные среди сосен просеки обеспечивали выход к морю, через поселок проходила, петляя, одна-единственная асфальтированная дорожка, «торговая точка» представляла собой деревянную палатку, где в редкие часы работы можно было купить продукты первой необходимости: картошку, хлеб, макароны и водку. Все остальное – мясо, молоко, фрукты – приходилось возить из города.
Но какое это имело значение! Гарциемс оказался спрятанным среди сосен крошечным райским островком. Водопровода не было, зато две минуты ходьбы до моря, песчаный пляж, тянущийся в обе стороны на много километров, кругом ни души, не слышно ничего, кроме шума ветра в сосновом бору. Сине-серое, спокойное море тоже казалось совершенно пустынным, ни лодки, ни паруса – а где-то за горизонтом, в 444-х километрах, если верить карте, но в действительности на расстоянии световых лет, находилась недоступная Швеция/Европа/свобода.
Несмотря на небольшие размеры и простоту планировки, дача Ирининых родителей имела в себе нечто неуловимо западное, и по сравнению с деревянными «избами» Подмосковья казалась воплощением элегантности и модерна. Дом был кирпичный, оштукатуренный, серого цвета, с террасой, выложенной красными плитками. Внутри – деревянная обшивка, как в скандинавских постройках. На участке был разбит сад: несколько яблонь, кусты крыжовника, клубника. И конечно, цветы, главным образом флоксы.