Позже я узнала от общих знакомых, что по приезде в Москву он написал рассказ об этих встречах. «Вас с Ириной он вывел в образе двух полных идиоток, так вы ему осточертели своим снобизмом и варварскими купаниями». Вот оно что… подумалось мне тогда.
* * *
Придя из гостей домой, я открыла первый из двух томов подаренной мне прозы. Он начинался с того самого рассказа о «двух идиотках», поначалу окрещенного «Рейс на Стокгольм». Я стала читать – и с первых же строчек на меня пахнуло соленым воздухом Прибалтики.
«Если всерьез, это был самый никудышный сад в округе. Крыжовник и смородина осыпались, не успевая созреть. Четыре яблоньки, искромсанные садовыми ножницами, роняли плоды с крахмальным привкусом. Флоксы вяли. Посреди дорожки росло и чахло совершенно бесполезное уксусное дерево, напоминающее папоротник или пальму. Но вот чего там было вдоволь, и самого лучшего качества, так это малины, пересаженной с местного кладбища хозяином сада, полковником в отставке…» Так начинается история двух одиноких девиц, одна их которых – нянька, «маленькая, кругленькая, некрасивая», а другая, «высокая, худая в плечах, широкая в бедрах и тоже некрасивая», – машинистка. Весь год они трудятся, не покладая рук, экономят, чтобы позволить себе эту летнюю роскошь: снять на вырученные деньги дачу и в течение нескольких недель забыть обо всех заботах, ни о чем не думать, наслаждаясь блаженным ничегонеделанием. Одиночество больше не проблема, постылая работа не более чем смутное воспоминание, жизнь прекрасна. Эта идиллия искусственна и хрупка, но если обращаться с ней осторожно, она выдержит.
Их покой смущен появлением третьего персонажа, тоже дачника, тоже одинокого, тоже праздного. Их свело случайное знакомство, он значительно старше, живет в пансионате в нескольких километрах от дачного поселка. Беседы с подругами вносят разнообразие в его монотонное существование, но главное, что привлекает его в их обществе, – это крепкий чай и пироги с малиной, которые ежедневно пекут и на которые его неизменно приглашают подруги.
Основное событие дня – ожидание. Лежа на песке, все трое всматривались вдаль, туда, где море сливается с небом, задаваясь вопросом: «будет сегодня рейс на Стокгольм или отменят?». И всякий раз героев охватывало чувство, похожее на облегчение, когда наконец «в небе появлялась белая точка. Медленно и упорно она ползла в сторону моря. Стоило сощурить глаза – и точка становилась крестиком. На невидимой прозрачной нити крестик тянул за собой белый рыхлый хвост». Пересекая небосвод, точка неуклонно приближалась к линии горизонта. «И на что он вам сдался, этот Стокгольм?» – неизменно спрашивал подруг Владимир Иванович, пожимая плечами. Ответа на свой вопрос он не получал. Ожидание самолета, ежедневно летавшего в Стокгольм, в Европу, вбирало в себя всю ностальгию по иной жизни, всю жажду перемен.